Полный котелок патронов - Александр Зорич Страница 30

Нет, я слышал, что можно устроиться на сборочный конвейер, скручивать какие-нибудь там велосипеды или мясорубки. Или отправиться в «Макдоналдс», складывать дабл-чизбургеры и бигмаки из подручных материалов.

Но я понимал, что если пойду работать, с физфака меня скорее всего выгонят за неуспеваемость. А быть выгнанным мне не хотелось — «что скажут мама и папа?» Тогда меня еще волновали такие вещи…

На занятия я ходил в одних и тех же джинсах, разве что свитера менял — полосатый на серый, а серый на полосатый. На занятиях же этих ничем не блистал. Ну разве что на лабораторных демонстрировал повышенную рукастость…

Не подумайте, что я впал в маразм и решил тут вам рассказать всю свою юность от первой поллюции до первой тысячи долларов. Я просто хочу сказать, что понятия не имею, чем именно я заинтересовал Анну, девушку с претензиями. Ничего из того, что должно наличествовать у настоящего самца, у меня не было и в помине.

Анна была модель. Ну то есть она сама так себя репрезентовала.

— Я — модель! — говорила Анна с длинной паузой после «я».

У меня же при слове «модель» всегда была, да и осталась одна умолчательная ассоциация — «кордовая модель самолета». А вовсе не расфуфыренная девица, с отмороженным видом чешущая по подиуму.

Анна и впрямь была видной, ухоженной, хотя и, что называется, «не моего типа» — длинные блондинистые волосы до попы, закрученные в упругие локоны, губы-подушечки, точеный узкий носик, брови белобрысыми полумесяцами. Ну и конечно, ее попа с грудью пели чувственные гимны немецкой силиконовой промышленности…

Какого ляда фигуристая и когтистая Анна поступила на физфак с его матанами и кристаллографиями, никто не понимал. Для таких барышень у нас в универе существовали совсем другие, «щадящие» факультеты, выполняющие функции сошедших с исторической арены «институтов благородных девиц»: социологический, экономический, ну в крайнем случае философский. Но потом я случайно узнал, что нашему декану Анна приходится племянницей и все встало на свои места.

В сачковании занятий Анна, племянница декана, достигла таких вершин, что это замечали даже такие отпетые прогульщики, как я. Преподаватели то и дело интересовались, кто язвительным, а кто и сонным тоном, не отчислена ли Мешкова. Пару раз я слышал, как Анна оправдывалась. Сыпала какими-то мудреными словами — «кастинг», «ребрендинг», «стрейчинг»…

Когда Анна все-таки снисходила до посещения занятий, все мужское население нашего факультета взирало на нее с каким-то отстраненным внеполовым любопытством. Отстраненным — потому что было понятно, что никому из нас не обломится. Ведь такова селяви. Но все же любопытством — женщины у нас в группах были все наперечет. И за каждой уже стояла очередь из нелюбителей знакомиться на дискотеках. Если вдруг девушка спросит меня, что именно надо делать, чтобы выйти замуж за хорошего человека, скажу: иди на физфак. Там разбирают всех. Там любой кривозубой, толстомясой и невыносимой болтливой дурочке радуются, как кладу с золотыми монетами времен Петра Первого.

Подытожим: Анна была очень даже, но для меня ее как бы не существовало.

Поэтому когда после лабораторной работы, на которой нас назначили в пару, она предложила мне прийти к ней домой, «чтобы как следует подготовиться к коллоквиуму», я был страшно удивлен. Мол, чем заслужил?

Но молодость есть молодость. Удивлялся я недолго. Сразу после окончания занятия, на котором Анной было сделано это многообещающее предложение, я смылся из универа и поскакал к парикмахеру. А потом в магазин — покупать на деньги, кстати подаренные бабулькой на день рождения, новые джинсы и новую футболку. Ну и — новое белье. И бутылку шампанского. И конфеты с цветами. И презервативы. Штук десять, не меньше…

Замечу, что сомнений в том, что заниматься мы будем отнюдь не подготовкой к коллоквиуму, у меня не было не по причине обычной мужской самоуверенности. А потому что Анна, как девушка честная и привыкшая брать от жизни самое лучшее, сразу предупредила меня, что хочет именно полусладкое шампанское, а не какое-нибудь там полусухое.

В общем, на часах было девятнадцать ноль одна (приглашен я был на девятнадцать ноль-ноль). Я снимал ботинки в прихожей ее навороченной квартиры. А она шуршала упаковкой от букета — я выбрал для нее голландские колокольчики нежно-розового цвета — и вводила меня в курс дела.

— Значит, так… Квартира эта не моя, а Кузи… Кузя — он хороший. Кузе пятьдесят два года, но ему больше сорока никогда не дашь…

— Ху из мистер Кузя? — спросил я, бережно вешая на плечики замшевую куртку, позаимствованную, для форса, из отцовского гардероба.

— Кузя — мой продюсер. Я с ним живу.

— В каком смысле «живу»? — поинтересовался я.

— Во всех! — легко откликнулась с кухни Анна.

У меня подкосились ноги. В лицо подул смердящий ветер разочарований. Мне вдруг на секунду показалось, что я понял неправильно все, что только можно было понять неправильно. Сейчас мне под нос сунут учебник по высшей математике и…

Но Аня оказалась девушкой современной. И тут же объяснила мне, почему париться не следует.

— Кузя — он хороший, — повторила Аня, ласково усаживая меня в глубокое кожаное кресло напротив себя. — Но, во-первых, он сейчас в командировке и приедет только завтра утром…

«Ага… Значит, до полуночи, ну максимум до часу, надо бы смыться, а то мало ли? Вдруг этот Кузя решит сделать сюрприз? Или вдруг выяснится, что у него утро начинается в полвторого ночи? Как понедельник у иных товарищей начинается в субботу?»

— А во-вторых, — с вульгарной растяжкой в голосе продолжала Анна, — он мне больше друг, чем… ну это… ты понимаешь…

Анна закатила глаза, словно бы хотела сообщить мне, что если бы могла, то в этом месте своих откровений обязательно зарделась бы. Но ведь моделям краснеть не положено!

— То есть вы не спите… ну… друг на друге? — растерялся я.

— Почему «не спим»? — сказала Анна обиженно. — Спим. Но… В общем, какая разница! — Анна грациозно махнула ручкой с на совесть нарощенными и наманикюренными коготками.

Конец этому неловкому разговору положило упитанное пепельношерстое существо, которое вдруг прыгнуло мне на колени и застыло там, будто так и надо.

Анна просияла.

— А это наш Буб!

— Это его так зовут? — спросил я, оскалившись. Котов я по жизни недолюбливал.

— Буб по-немецки значит «малыш». А поскольку Кузя вывез его из Германии..

— Хорош «малыш»… Килограммов шесть, — проворчал я, осторожно проводя рукой вдоль хребта модельного захребетника, да простится мне такой тухлый каламбурчик. — Так это немецкая порода? Правильно?

Я был рад говорить о чем угодно, лишь бы не о продюсере Кузе, чья бритоголовая, с упругими складками под бритым затылком, харя раскуривала сигару в ореховой рамочке напротив меня.

— Нет, порода — шотландская. Это — шотландский вислоухий кот. Видишь, какие у него уши? — оживилась Анна. Чувствовалось, что про эту тварь она готова беседовать часами.