Настоящая принцесса и Бродячий Мостик - Александра Егорушкина Страница 3

Лиза была так расстроена, что ничего не видела вокруг. Сегодня она не помахала рукой черным атлантам у Эрмитажа, не посмотрела на ангела, замершего на верхушке колонны, и даже не стала считать плитки Дворцовой под ногами. Минут пять она стучала зубами в ожидании троллейбуса, потом с трудом втиснулась в его тесно набитое нутро и, стоя у кого-то на ноге (этот кто-то был очень недоволен), доехала до Петроградской. «За что? Непонятно…» — бормотала Лиза, обходя многочисленные лужи и ежась от холода. «Вот бы научиться впадать в зимнюю спячку, — мечтала она. — Укрыться одеялом с головой и проспать всю зиму. А потом просыпаешься — уже каникулы, и никакого мороза. Только ведь тогда я и Новый год пропущу…» Нотная папка тыкала ее в бок острым углом, а скрипичный футляр внезапно сделался ужасно тяжелым и все время колотил Лизу по ноге, так что на минутку ей даже захотелось выбросить и скрипку, и ноты.

Никогда в жизни ей еще не было так плохо, и поэтому, забыв о Бабушкиных наставлениях, она решила пойти проходными дворами, которых на Петроградской великое множество. «Может, там хоть ветра нет…» — подумала Лиза.

Но, похоже, ветер собрался преследовать Лизу до самого дома. Он упорно гнался за ней, выскальзывал из-за угла, забегал то слева, то справа, а потом поставил Лизе подножку, она споткнулась и с размаху наступила в лужу. Ботинок мигом наполнился холодной водой, а Лизины глаза — слезами. Она свернула на какую-то полузатопленную детскую площадку, плюхнулась на поломанные качели под выщербленным пластиковым козырьком и уже не пыталась больше сдерживать рыдания: все равно ее распухший нос и покрасневшие глаза никто не видит. В ушах до сих пор звучал въедливый голос Гертруды: «Ваш папа, Лиза, был бы вами очень и очень недоволен!» Но Лиза-то совершенно точно знала, что папа бы ее никогда и ни за что не ругал. Правда, она его совсем не помнила, как и маму… и именно поэтому подковырка Гертруды довела ее до слез.

Ни папа, ни мама профессиональными музыкантами, в общем-то, не были, но зато они замечательно пели песни под гитару — так рассказывала Бабушка. Бабушка еще говорила, что они везде и всегда брали с собой гитару: на дачу, в гости, в походы. И в одном таком походе на высокий-высокий пик они оба бесследно пропали. В горах поднялась страшная вьюга, и со снежных вершин сошла лавина, а когда идет лавина, ее не остановишь, и альпинисты почти никогда не успевают спастись. Во всяком случае, так рассказывала Бабушка, которая вообще-то не очень любила эту тему: она сразу делалась совершенно не похожей на себя, принималась сморкаться в маленький кружевной платочек и выходила из комнаты.

Но Лизе и одного такого рассказа хватило на всю жизнь: она часто представляла гул и грохот лавины и как альпинисты теряют друг друга в снежных вихрях, и папа с мамой исчезают в белой пелене. И не возвращаются домой. Лизе тогда было всего несколько месяцев. И осталась от них только старенькая черно-белая фотография, сделанная еще до свадьбы — даже на ней видно, какие они оба были рыжие. А еще молодые и веселые… Уж на что Горгона противная, а все-таки как ей повезло: она откуда-то знала Лизиного папу! Повезло — не то что Лизе…

Наплакавшись, Лиза подняла голову.

Двор был совершенно незнакомый; более того, из него вели четыре арки, а Лиза даже не могла вспомнить, через какую из них она сюда попала. Хотя уже смеркалось, ни над одним подъездом не горели лампочки и, что вообще необъяснимо, все до единого окна были темные. Стояла тишина, которую нарушал только шелест мокрого снега по пластиковому козырьку качелей. Почему-то сюда не долетал шум с улицы, гул и гудки машин… а сколько именно дворов я прошла: два, три, четыре?

Хотя еще минуту назад Лиза с ужасом представляла себе разгневанное лицо Бабушки, сейчас ей больше всего на свете захотелось оказаться дома, а там — будь что будет. Лиза быстро спрыгнула с качелей и… вновь очутилась по щиколотку в луже. На этот раз уже обеими ногами. Так что пришлось сесть обратно: лужа оказалась глубокой. И широкой. Во весь двор. Непонятно было, откуда она взялась. Впору было снова зареветь, но слезы кончились.

Внезапно в мертвой тишине, наполнявшей двор, ей послышался шорох многочисленных крыльев, как будто над домами, снижаясь, кружила стая огромных черных птиц. Теперь Лизе стало по-настоящему страшно. Какие-то тени побежали по стенам домов, черные окна раззявились, как оскаленные рты. Тени заходили вверх-вниз, все быстрее и быстрее, закачались, как маятник, закивали, а шорохи вокруг делались все громче, и вот уже тени заполнили собой весь двор, а потом на противоположной стене Лиза увидела очертание перепончатого крыла, и тотчас на другой возник чей-то страшный клювастый профиль…

Не то чтобы Лиза была такой уж трусихой, и уж темноты-то она точно не боялась, но сейчас на ее месте кто угодно почувствовал бы себя, по меньшей мере, неуютно. Сердце у нее запрыгало, как воробушек в силке, девочка съежилась, стараясь сделаться как можно меньше и незаметнее.

— А мне вовсе и не страшно… — громко сказала Лиза, хотя зубы у нее предательски застучали. — И н-н-ничуточк-к-ки. И ни к-к-капель-ки. Сейчас пойду домой. Только вот вспомню, куда мне идти — и пойду. А то Бабушка разволнуется. И вообще, есть хочется.

Звук собственного голоса успокоил ее, но черные тени закачались еще быстрее, будто прислушиваясь к Лизиным словам. Лиза зажмурилась и поджала ноги. «Все очень просто, — сказала она себе, продолжая стучать зубами. — Я на них не смотрю, я их не вижу, я составляю план. Надо заглянуть в каждую арку по очереди», — сообразила она и уже стала собираться с духом, чтобы отправиться вброд через лужу, но тут даже сквозь зажмуренные веки ощутила, что шуршащие черные тени подползли совсем близко. Лиза вскочила и открыла глаза. Так и есть! Они почти заполнили собой всю площадку, а одна, змеясь по земле, скользила прямиком к Лизе.

Лиза, стараясь не завизжать, завертела головой: «Надо бежать! Может быть, вон туда? Или туда? Нет, если я побегу, они меня догонят…» Она вжалась в спинку качелей. И неожиданно в рыжей Лизиной голове возникла и закрутилась привязчивая мелодия того самого «Чижика-Пыжика», о котором с таким отвращением говорила Гертруда. И, сама не зная почему, Лиза вдруг принялась дрожащими губами насвистывать эту простенькую песенку.

При первых же звуках тени замерли на месте, а через несколько секунд…

Они…

…принялись отступать!

Тени стремительно ползли прочь, они бежали, они исчезали! А потом над одним из подъездов загорелся фонарь. Потом над соседним… И еще один. «Чижик-Пыжик, где ты был…» — Лиза все насвистывала и не могла остановиться.

— Мяу? — прозвучало в двух шагах от Лизы. Она обернулась и перевела дух. На краешке песочницы сидел чёрный бродячий кот с белой грудкой. Откуда-то из полутьмы возник еще один, серый в полосочку, и чинно сел рядышком с черным. Затем к ним присоединился белый в рыжих пятнах.

— Мяау! — раздалось с противоположной стороны двора. К песочнице двинулся четвертый кот, просто рыжий, да еще и с рваным ухом.

— Привет, — на всякий случай сказала им Лиза. Теперь, когда тени исчезли и зловещий шорох умолк, а рядом, как по мановению волшебной палочки, появились коты, страшно уже не было. Очень хотелось погладить кого-нибудь из четверых, но…