Призрачная ночь - Клаудия Грэй Страница 3

Лукас прошептал:

— Бьянка?

— Это я. О, Лукас, это я!

Лукас крепко прижал меня к себе, а я обвила руками его шею. На мое плечо капали горячие слезы: как жаль, что я больше не могу плакать! Наши ноги подогнулись одновременно, и мы вместе опустились на пол.

Я оглянулась, чтобы попросить Балтазара и Ранульфа уйти, но они уже были на полпути к двери.

Как только мы остались одни, я запустила пальцы в волосы Лукаса, погладила его по спине и поцеловала.

— Ты сумел вернуться, — сказала я. — Мы снова вместе. У нас все будет хорошо.

— Я и не думал, что увижу тебя снова. Я решил, что ты умерла.

— Я умерла. Мы оба умерли.

— Но тогда как… как это может быть?

— Я стала призраком. Только призраки вроде меня — рожденные двумя вампирами — обладают могуществом, которого нет у других. Если я захочу, могу обрести тело, во всяком случае, на какое-то время. Если бы я знала все это раньше, если бы могла рассказать тебе, ничего такого не случилось бы.

— Не говори этого. — Его голос звучал сдавленно.

Мы прижались друг к другу лбами, и это прикосновение должно было нас утешить, но мы оба были такими холодными!

— У меня такое тяжелое тело. Неправильное. Мертвое. — Руки Лукаса на моих плечах напряглись. — Да еще этот голод… я от него зверею. Он сводит меня с ума. Ты снова в моих объятиях — я навеки потерял тебя, а ты здесь, — но единственное, о чем я могу думать, единственное, чего я хочу…

Он не смог договорить, но этого и не требовалось. Я знала, что он хочет только одного: крови.

— Потом будет лучше.

Родители всегда мне это говорили, и разве большинство вампиров в «Вечной ночи» не служат тому доказательством?

Кажется, Лукас мне не поверил, но послушно произнес:

— Придется держаться.

— Да.

Какое-то время мы просто обнимались. Выцветшие лица кинозвезд на порванных афишах словно наблюдали за нами со стен — зрители с темными, бездушными глазами. Я прижалась к плечу Лукаса и попыталась вдохнуть знакомый запах его кожи, но он исчез. Либо он утратил этот запах, умерев, либо я утратила свое обоняние, либо и то и другое.

Мы столького лишились!

«Но не друг друга, — напомнила я себе. — И об этом нельзя забывать».

Прежде всего нужно увести его отсюда, он не должен находиться там, где его убили. Нужно отправиться куда-нибудь в более знакомое и приятное место. К Вику домой, решила я. Наше жилище в винном погребе, конечно, не лучшее место — именно там я умерла только вчера, но, может быть, мы сможем побыть в этом убежище до тех пор, пока не решим, что делать дальше.

— Пойдем. — Я взяла Лукаса за руку. Коралловый браслет, подаренный им на мой последний день рождения, болтался у меня на запястье. — Они ждут нас снаружи.

— Кто нас ждет? — Похоже, Лукас никак не мог сосредоточиться — все равно что разговаривал по мобильному телефону, одновременно пытаясь слушать меня. И дело вовсе не в его грубости — он просто не мог с собой справиться, что было намного хуже.

— Балтазар, а еще Вик и Ранульф. Они вернулись из Италии, когда ты отправил им письмо по электронной почте. Помнишь?

Лукас кивнул и так крепко сжал мою руку, что стало больно. Кажется, он еще не мог контролировать свою новообретенную силу — и это несмотря на то, что после моих укусов сил у него прибавилось. И все время двигал челюстью, словно учился кусать.

Если он нуждается во мне, я буду ему опорой. Конечно, я уже научилась быть мертвой, решила я; у меня был целый день практики. Мне потребовалось несколько часов, чтобы понять, каково это — быть бестелесной. Ничего удивительного, что Лукасу необходимо время, чтобы привыкнуть к тому, что он стал вампиром.

Мы вышли из проекционной и направились через заброшенный кинотеатр на улицу. Фойе представляло собой не самое приятное зрелище — повсюду на полу лежали обезглавленные вампиры, и я старалась не смотреть на их отрубленные головы. После смерти из вампиров почти не льется кровь: их сердца не бьются и не выталкивают ее наружу — но Лукас все равно с жадностью посмотрел на капли на полу.

— Я знаю, что тебя мучит голод, — сказала я, пытаясь его утешить.

— Не знаешь. Ты просто не можешь этого знать. Это ни на что не похоже.

Лицо его искривилось, обнажились клыки. Они вылезли от одного вида крови. Когда я была еще живой, мне доводилось испытывать мучительную жажду крови, но я подозревала, что Лукас прав: то, что он чувствовал сейчас, было выше моего понимания.

Мы вышли и увидели одного Балтазара. Он стоял, прислонившись к своей машине, на совершенно пустой стоянке, рядом горел фонарь, и тень Балтазара, длинная и широкая, протянулась далеко по асфальту.

— Вик не хотел уходить, — обратился ко мне Балтазар, — поэтому Ранульфу пришлось поехать с ним, по-другому он отказывался.

— Ладно, — махнула я рукой. — Только давайте уберемся отсюда. Надеюсь, мне в жизни больше не доведется увидеть это место.

Балтазар не шевельнулся: они с Лукасом в упор смотрели друг на друга. Эти двое несколько лет испытывали взаимную ненависть и, только когда я умерла, смогли действовать сообща. Однако теперь я видела, что между ними наступило полное взаимопонимание.

— Прости, — хрипло произнес Лукас. — То, что я тебе говорил — насчет выбора и того, быть или не быть вампиром… Господи! Теперь до меня дошло.

— Лучше бы никогда не доходило. Лучше бы тебе никогда этого не знать. — Балтазар на секунду закрыл глаза — может быть, вспомнил свое превращение несколько столетий назад.

— Поехали. Нужно раздобыть тебе еды.

С болью в душе я сообразила, что теперь Лукас и Балтазар понимают друг друга на уровне, который навсегда останется для меня недоступным. Почему-то это казалось мне утратой. А может быть, теперь, когда Лукас стал другим, я все воспринимаю как утрату.

Балтазар повез нас в куда более приятный район Филадельфии, где жил Вик. Мы с Лукасом сидели рядом на заднем сиденье, он крепко сжимал мою руку и смотрел куда-то вдаль через лобовое стекло. Время от времени он морщился и закрывал глаза, как человек, страдающий от мигрени, ноги его непрестанно двигались по полу, словно он пытался куда-то бежать. Он не хотел находиться в машине, в заключении, — все вокруг сейчас было дополнительной преградой между ним и необходимой ему кровью. Понимая все это, я даже не пыталась его разговорить. После того, как он напьется крови, ему станет легче. Должно стать.

Молчание становилось невыносимым, и Балтазар нарушил его, включив радио, — классический джаз вроде того, что мой папа любил слушать дома. Билли Холидей мурлыкала какие-то глупости, а я гадала, что сказали бы сейчас мои родители и могли бы они дать нам хоть какой-нибудь совет. Мы перестали общаться еще до того, как я в начале лета убежала с Лукасом, и сейчас я так по ним скучала, что испытывала боль. Что они подумали бы, узнав обо всем, что произошло со мной за последние два дня?