Охотник - Владимир Поселягин Страница 3

— Вы еврей? — поинтересовался я с интересом его разглядывая одним глазом.

— Да, это тебя как-то волнует?

На этот вопрос предпочел промолчать. Не то чтобы не любил евреев, я был полностью согласен с одним человеком: 'Убей еврея сделай мир чище'. Хотя он вроде про иудея говорил, но особой разницы я не видел, так что при любой возможности портил им жизнь конкретно. По крайней мере всех Кацов и Рабиновичей из своей девятиэтажки повывел, кто сам уехал, а кто и… Но это другая тема, трупом в речке больше, трупом меньше. Кто их считает?

Видимо доктор понял меня правильно, но почему-то не рассердился, а насмешливо хмыкнул.

— Настя приберись тут, я сейчас вернусь, — велел врач и, бросив на меня быстрый взгляд, вышел из палаты.

— Настя? Вы ведь Настя? Если можно, я бы хотел еще воды, и приподняться, сесть то есть.

Медсестра просьбу выполнила, напоила и помогла принять полусидящую позу, приподняв подушку.

Пользуясь возможностью, осмотрелся, и почти сразу наткнулся на пару внимательных глаз. Палата оказалась четырехместная.

У противоположной стены на кровати лежал мужчина с забинтованным животом, судя по виду или без сознания, или просто спит. У той же стены, но ближе к окну еще один, с забинтованной челюстью, это он меня рассматривал. Кто был сзади, не видел, но судя по сопению, там тоже кто-то был.

Медсестра Настя, сама устроенный бардак убирать не стала, а нагнала целую толпу санитарок, которые быстро придали палате первоначальный вид, даже пол вымоли, причем дважды.

Доктор вернулся не один, а в компании других врачей, причем ни одного молодого, всем на вид за полтинник. Главенствовал среди них сухонький старичок академического вида с орденскими планками, мелькнувшими под расстёгнутым халатом. У этого в отличие от остальных халат расстёгивался спереди. Среди знаков отличий я четко различил и опознал одну — Ордена Ленина. Боевой старик, похоже.

Поправив рукав новенького свежего халата, Иван Эммануилович подошел ко мне и, посмотрев в открытый глаз, сказал:

— Ну что, Игорь, давай мы тебя осматривать будем.

И действительно, полностью осмотрели, дальше они работали по моей амнезии. После часа расспросов, был поставлен диагноз. Диссоциированная амнезия. Знать бы еще, что это за амнезия, но врачи ничего не сказали. Негромко совещаясь, они вышли из палаты, оставив нас одних.

Было скучно, но я развлекался тем, что пытался овладеть рукой, точнее пальцами. Рука не своя, движения фактически другие, рефлексы не действуют, вот и смотрел на молодую фактически мальчишескую безволосую руку и разгибал и сгибал пальцы.

'А ведь, кто я такой мне так и не сказали', - подумал я меланхолично. Одно и тоже действие меня как-то усыпляло, поэтому мысли текли медленно. Я не знал даже какое сейчас время суток, не считая дня недели, месяца, да и года, чем черт не шутит.

Лежал я головой к окну, и ногами к двери, так что улицы не видел, хотя если судить по уровню света и солнечному лучу, сейчас день, ближе к вечеру, точно не скажу.

— На ужин! — услышал я женский крик в коридоре. Однако из нашей палаты так никто и не встал, видимо все тут были лежащие.

Через пару минут в дверь ткнулось что-то железное, и в палату вкатилась тележка с тарелками.

— Ну что больные, сейчас кормить вас буду, — известила нас санитарка. Я уже научился их различать, халаты были немного другие.

Сначала она подошла ко мне, и поинтересовалась:

— Сможешь пользоваться столовыми приборами?

— Пока не попробую, не узнаю. Помогите сесть.

Санитарка помогла мне сесть и поставила на стул тарелку с кашей и стакан чая.

— Вот хлеб и ложка.

Взяв протянутую ложку, причем взять получилось только со второй попытки. С первой я позорно промахнулся.

'Нет, надо что-то с эти делать, да и осмотреть себя тоже нужно. А то может, попал в тело какого-нибудь задохлика, вроде нашего Мойши, которого я сунул в мусорный бак' — размышлял я, пытаясь поесть, однако и тут чужие руки внесли свои коррективы, ложка тыкалась в любое место кроме рта. То есть, если я ел задумавшись то ложка точно проходила мима рта, если сосредотачивался и смотрел на нее то попадал куда надо. Однако было одно но, сосредоточиться было трудно, я постоянно прикидывал разные варианты своего можно сказать внедрения, и свои шансы на легализацию, поэтому-то с сосредоточением были проблемы.

Вопрос решился просто, я стал пользоваться двумя руками. По крайней мере так не разбрызгивал кашу, и попадал куда надо. Судя по всему, такой разнос в движениях был из-за нашей разнице в комплекции. Доедая кашу, стал обдумывать эту версию.

'А ведь похоже. Это что, теперь мне полностью нужно переучиваться на новое тело? М-да, но как не странно это даже к лучшему, чем дольше проведу в больнице, тем легче будет адаптироваться'.

Вытерев полотенцем висящем на спинке кровати лицо, с интересом посмотрел на соседа сзади, которого как раз сейчас кормила санитарка. Это был могучий мужчина лет сорока с усами как у Буденного, судя по гипсу, у него были сломаны обе руки.

Осторожно, потихонечку приняв полусидящее положение, я стал размышлять о своей будущей судьбе, однако ни к чему это не привело. Слишком мало информации. Нет, кое-что есть конечно. Хотя бы одежда, да и обстановка в палате. Было такое впечатление, что я застрял в какой-то больнице в самой глухомани, которая так и застыла в конце шестидесятых.

— Больной, вы съели только половину, — тихо произнесла санитарка.

— Не хочется больше, спасибо.

Проводив взглядом, как санитарка вместе с тележкой вышла из палаты, снова было уставился в потолок, как дверь открылась, и вошел Иван Эммануилович.

— Игорь как ты себя чувствуешь? — поинтересовался он, требовательно глядя мне в глаза.

— Как сильно избитый человек. Может, вы все же расскажите мне кто я? — но ответа так получить и не успел. Дверь в палату внезапно распахнулась и к нам ввалилась странное существо, в котором я позже опознал как женщину лет сорока в ворохе одежд и юбок.

— Изя?! Изенька, сынок, что же они сделали с тобой?! — выкрикнуло это… эта… женщина и к моему удивлению ринулось ко мне.

— ИЗЯ??? Я ЕЩЕ И ИЗЯ??? А-а-а-а-а-а!!! — только и сумел выдохнуть я, прежде чем эта женщина приблизилась ко мне.

От моего крика женщина отшатнулась, но потом, взяв себя в руки снова кинулась ко мне. Пользуясь моей слабостью, меня всего обслюнявили поцелуями, закапали слезами и оглушили причитаниями.

— Изенька, кто это сделал?! Кто тебя избил?! Как ты себя чувствуешь? Опиши мне этих подонков я их из-под земли достану!

— ЖЕНЩИНА, вы кто такая?! Отойдите от меня я вас не знаю!

* * *

Что можно сказать? Первая неделя была самая тяжелая. Тут что ни говори, но нужно сказать спасибо, всем 'моим' родственникам со стороны матери. Они расписали дни по дежурствам и с какой-то даже манией приходили и заботились обо мне. Сам я детдомовский, и для меня все это было странным. Я еще не раз не видел столько любви и нежности к себе от столь разных людей. Даже довольно молодая на фоне остальных двадцатисемилетняя Серафима ничуть не стесняясь мыла меня и подтирала, если у меня случалась 'неожиданность' с взбунтовавшимся желудком.