Маги и мошенники - Елена Долгова Страница 3

Густые струи едкого дыма косо поднимались над крышами. Высохшее дерево потрескивало, легкие рыжие языки огня лизали стены. Под горячим солнцем полудня деревня сгорала дотла. Выла от страха спрятавшаяся собака, бестолково металась жалкая стайка гусей. Коровы не мычали, хлева давно опустели. Люди тоже не кричали, улица оставалась пустой и безжизненной – ни лязга оружия, ни плача, ни бесполезной запоздалой молитвы.

У глинобитной стены уцелевшего крайнего дома застыл в мертвой неподвижности человек. Он скорчился, обнял собственные колени и уронил голову, лицо прятала шапка взъерошенных черных волос. Человек просидел в этой позе уже несколько часов. Над оцепеневшей фигурой вилась стайка ярких мух.

Из маленького хлева, пристроенного к задней стене глинобитного дома, осторожно выбралась женщина. Сильную поджарую фигуру скрадывало бесформенное синее платье, полотняная косынка сползла на плечи, длинные пряди черных волос в беспорядке спадали на плечи, разметались по спине. Удлиненное лицо, покрытое едва заметной сетью мелких морщинок, сильно загорело, под густыми бровями сверкали раскосые черные глаза.

Черноволосая помедлила, не решаясь войти в дом. На пороге, поджав лапки, валялась тушка мертвой крысы. Женщина отступила, перекинула через плечо тощий узел и пошла прочь, осторожно ставя босые ноги в густую дорожную пыль.

Она успела отойти на пару десятков шагов – маленький отряд конной стражи выскочил словно из-под земли, крутой поворот окруженной густыми кустами дороги позволил всадникам подобраться незамеченными.

– Магда, стой!

Женщина застыла в окружении спешившихся солдат. Десятник в белой холщовой накидке нехорошо усмехнулся и крепко ухватил ее за плечо.

– Твоя работа?

Та отрицательно помотала лохматой головой.

– Я говорил тебе, женщина, брось ты свое черное, богопротивное колдовство, а не то пожалеешь. Ты ведь не послушала меня, а?

Монахи, покинув спины мулов, тем временем проворно облачались в балахоны мортусов, натягивая их прямо поверх ряс.

– Я не виновата.

Десятник расхохотался:

– Клянусь яростью божьей! Все вы, ведьмы, болтаете одно и то же.

– Это не я. Крысы принесли черную заразу.

Мортусы тем временем, вооружась длинными крючьями, уже выволакивали из глинобитного дома тела двух стариков и подростка. Солдаты сосредоточенно копали яму прямо в мягкой земле разоренного огорода. Остатки подожженных построек догорали, крыши заваливались, выбрасывая напоследок снопы проворных кусачих искр. Толстый мортус тронул багром плечо мертвого мужчины, подцепил завалившееся набок тело и отволок в общую яму.

– Закапывай и поехали.

Женщину взгромоздили на запасного мула, монахи стащили с себя оскверненные прикосновением к колдовству верхние балахоны и с молитвой их побросали на раскаленные угли пожара, тщательно обожгли в пламени использованные крючья.

Кавалькада тронулась в путь, уходя на север, свежее дыхание хвойного леса развеяло, прогнало призрак чумы, повеселевшие солдаты грубыми голосами затянули походную песню. Женщина неловко тряслась в седле, ее лицо осунулось и сделалось старше, в уголках губ залегли жесткие морщинки.

Ночной привал устроили на поляне. Солдаты уснули, распробовав дешевое вино, монахи разбили стоянку в отдалении – пение молитв становилось все глуше. Кричала сова. Десятник усмехнулся, подбрасывая толстые сухие стебли в жаркий костер:

– Смотри, Магдалена из Тинока – видишь, как славно полыхает пламя?

Женщина зябко повела плечами, заставляя синее платье сползти пониже. Десятник расхохотался:

– Ты много воображаешь о своих чарах, черноволосая. Впрочем, быть может, ты и вправду по уши в меня влюбилась, а? Говорят, дьявол, с которым имеют дело все ведьмы – чертовски неприятный парень.

Ночная птица пролетела в темноте на мягких бархатных крыльях, теперь ее крик раздавался совсем с другой стороны. «Наплевать. Только бы он развязал меня». – подумала Магдалена. Сыщик помедлил.

– А ведь ты врешь. Хотя… я польщен. Всегда мечтал встретить девку, у которой я наверняка окажусь последним.

Птица прокричала еще три раза, заунывно, протяжно. Легкое облачко отползло в сторону, открывая мутную половинку луны. Добродетельный сыщик вздохнул и убрался подальше от костра и соблазна в плотную темноту. Колдунья зажмурилась – бесполезно, слезы ярости и отчаяния все равно градом покатились по впалым щекам.

Утром отряд двинулся в путь, солдаты ухмылялись, исподтишка поглядывали на сумрачную колдунью, она сердито сверкала в ответ темными, как полированный агат, глазами. Кавалькада с топотом ворвалась под сумрачную арку городских ворот – никто не посмел остановить ищеек имперского сыска.

Узкие улочки, зажатые в тиски стен, кишели людьми. Из совсем уж крошечных переулков тянуло нечистотами. Ближе к центру стало попросторнее, отряд задержался возле тяжеловесного, из тесаного камня, дома.

Ведьму отвели в подвал и водворили в клетку, она аккуратно расправила платье, села в углу и погрузилась в бесконечное ожидание – неподвижная, словно статуя, и терпеливая, как дикий зверь.

Десятник зашвырнул клетку чей-то шерстяной плащ:

– Прикройся, ведьма, ночами здесь не жарко.

Шли часы, в конце концов совсем стемнело, маленькое зарешеченное окно тюрьмы почти не пропускало света, во дворе, прямо под ночным небом, кто-то то ли палил факелы, то ли разложил огонь – алые отблески падали на стены. Сначала стучали солдатские сапоги и раздавались грубые голоса стражников, потом шум утих, мерцание огня становилось все слабее, скоро черный квадрат окна совершенно слился с темнотой, воцарившейся под сводами подвала. Вместе с темнотой пришла настороженная тишина. Колдунья, обладавшая нечеловечески острым слухом, прислушалась – в узком переулке по соседству тихо пел ночной ветер, пофыркивали в конюшне кони лучников. Скрипел старый флюгер на шпиле, потрескивали, догорая, угли в жаровне палача.

Где-то за толстой каменной стеной, в самой глубине здания, раздались негромкие шаги. Неизвестное существо двигалось с неторопливой уверенностью хищника, хотя ритм шагов, несомненно, выдавал человека. Женщина прильнула было к решетке, но тут же испуганно забилась в самый дальний угол клетки – неведомое существо возилось, отпирая дверь…

Ведьма из Тинока моментально успокоилась, обнаружив, что вошедший не имеет общего с потусторонними силами – это был человек средних лет, с холодными светлыми глазами, в черной рясе инквизитора.

Лицо святого отца, за исключением глаз, прикрывала традиционная маска, холодноглазый внимательно и без особой приязни оглядел колдунью.

– Ты Магдалена из Тинока?

Ведьма выпрямила спину, но вставать не пожелала.

– Ну, я. Чего хочешь, пес?

Человек не выказал гнева, он попросту пропустил оскорбление мимо ушей.