Ведьмина река - Александр Прозоров Страница 3

– Располагайтесь! – небрежно бросил наголо бритый парень лет двенадцати, одетый в серую домотканую рубаху и такие же простенькие полотняные порты.

Он споро вытянул сходни, пристроил их у борта, привязал сыромятными ремнями, чтобы не болтались в пути, отвернулся, не удостаивая пассажиров своим вниманием, спрыгнул вниз, на настил над гребными банками. Похоже, юноша невероятно гордился статусом корабельщика и всячески старался продемонстрировать свое превосходство «сухопутным крысам».

Надо сказать, остальная команда ушкуя была парню под стать. Из полутора десятков корабельщиков больше половины оказались безусыми мальчишками, вряд ли дотягивающими до шестнадцати лет, а еще пятеро выглядели старцами под семьдесят, седовласыми и длиннобородыми. Правда, в отличие от мальчишек, старики имели, как говорится, «косую сажень в плечах» и бугрящиеся мышцами руки, ничем не уступающие рукам самого ведуна. Да оно и понятно: жизнь на веслах зело способствует активному физическому развитию.

Слабосильная команда управлялась с очень даже приличным по размерам судном. Речной ушкуй, ныне стоящий со снятой мачтой, имел в длину шагов двадцать, не менее, и примерно две маховые сажени [1]в ширину. У него было шесть гребных банок – на шесть пар весел – и две обшитые тесом надстройки, на носу и на корме… Впрочем, для ушкуев понятие носа и кормы весьма относительное. Эти суда умеют уверенно двигаться в любую сторону, хоть вперед, хоть назад. Крупному речному кораблю иначе никак: не на всяком русле можно развернуться, коли к далеким селениям вверх по протоке заберешься.

Грубо сделанные надстройки предназначались явно не для людей – больно низкие, не выпрямиться, – а для груза, дорогих товаров, боящихся сырости и жары. Однако значительная часть добра лежала там, где обычно и хранилась на стругах, шняках, кочах и прочих карбасах: под лавками и посередине палубы, между сидящими вдоль бортов гребцами. В итоге получалось, что своими размерами ушкуй даже превышал грузовую фуру из двадцать первого века, но товара перевозить мог в лучшем случае половину, если и вовсе не треть грузовика.

Впрочем, если попытаться перевезти то же самое на повозках – их понадобится штук сорок. А к ним – столько же лошадей и столько же возчиков. И хорошая дорога. Кораблям же дороги испокон веков самими богами проложены: гладкие и самодвижущиеся, без выбоин и колей. Только успевай на поворотах к стремнине подгребать.

Чего не имелось на ушкуях – так это места для людей. Для товара, весел, мачты, парусов, даже сходен пространство предусмотрено было. А вот как будет выкручиваться команда – судостроителей, похоже, не интересовало. Но, насколько знал Середин, никто из корабельщиков никогда не роптал. Даже за аскетизм свою жизнь не считали. Нет удобств – и не надо.

– Ладно. Будем считать, что наша каюта здесь, – решил Олег, скинув на палубу надстройки тяжелый заплечный мешок. – Интересно, на ночь останавливаться будем или на досках спать придется?

Спросить было некого. Купец – низкорослый крепыш с короткой курчавой бородкой – приплясывал на причале из расколотых вдоль сосновых бревен, о чем-то оживленно беседуя с солидного вида толстяком, несмотря на жару, одетым в медвежью шубу. Не иначе – с боярином. Кто еще ради демонстрации достоинства в такую жару в шубе париться станет?

Наконец мужчины о чем-то договорились, ударили по рукам. Крепыш коротко, с важностью поклонился, прижав ладонь к груди, развернулся, ловко спрыгнул с причала в самую середину глубоко осевшего в воду ушкуя, пробежал по скамьям гребцов к носовой надстройке, на которой стояли ведун и маленькая ведьма, крутанулся:

– Отваливаем!

Корабельщики зашевелились. Большинство расселись по гребным банкам, подняли вверх лопасти уложенных вдоль бортов весел. Два паренька сдернули веревочные петли с причальных быков, затягивая их на борт, руками отпихнули толстый и прочный настил причала. Ушкуй медленно, словно лениво, стал отползать на стремнину. Когда расстояние увеличилось до нескольких шагов, гребцы опустили весла, отпихиваясь уже ими. Ведун повернулся лицом вперед, глядя, как толстый деревянный киль взрезает весело зажурчавшую воду… И оказалось, что ошибся.

Крепыш, засуетившись рядом, вдел в веревочную петлю короткое весло с широкой лопастью, опустил вниз, развернулся, наваливаясь на верхнюю поперечину, корабль вздрогнул от слитного общего гребка, и из-за сильного рывка Олег едва удержался на ногах. Ушкуй начал разгоняться совершенно в другую сторону – ведун со своей юной спутницей оказались на корме.

– Н-нда… – Середин развернулся, оперся на борт спиной, словно так и было задумано, помахал ладонью высоким деревянным стенам, темнеющим на земляном валу: – Счастливо оставаться, славный город Торжок! Кто знает, свидимся еще когда-нибудь или нет?

– А мне бы хорошо еще две ходки до жатвы сделать, – пробормотал себе под нос крепыш, подтягивая кормовое весло и выравнивая судно посередине реки. – Иначе с долгами не расквитаться…

Этим было сказано все. Сразу стало понятно и то, отчего на корабле такая странная разношерстная команда, и почему хозяин сам стоит у руля, и отчего отправляется в опасный путь в одиночку, всего с одним-единственным бойцом. Похоже, дела у купца шли совсем неважно. Потому в рейс он набрал не тех, кто имеет опыт, кто крепок и здоров, способен за себя постоять, а тех, кому можно заплатить треть или четверть жалованья обычного гребца. Да и ведун тут оказался лишь потому, что согласился практически лишь за еду службу нести. Попроси Олег нормальной оплаты – ушкуй наверняка ушел бы вовсе без охраны. А так… Середину нужно в Кострому, торговому человеку на корабле требуется охрана. Вот обоим и повезло.

Команда сделала всего несколько сильных гребков, придавая кораблю начальное ускорение, после чего из шести пар весел четыре были подняты, а затем и убраны. Для того, чтобы обеспечить ушкую управляемость, хватало и двух гребцов. А скорость дарило течение. Не очень большую – как у пешехода или повозки. Зато – совершенно бесплатную.

По сторонам величаво покатились за спину широкие поля спелых хлебов, сенокосы, частые рыбацкие амбары, умиротворяюще зажурчала вода, от которой потянуло слабой приятной прохладой. Олег провел большими пальцами под ремнем, расправляя ткань рубахи, повернул голову к крепышу:

– А ведь мы с тобой так и не познакомились, хозяин. Меня Олегом родители нарекли. А тебя как звать-величать?

– Тумдум, из Рябиновых купцов буду. – Крепыш стянул с головы каракулевую шапку, небрежно бросил под ноги, пригладил ладонью бритую голову. – Слава Стрибогу милостивому, наконец-то отправились.

Ведун отвернулся к правому берегу, пряча улыбку. Странное имя его ничуть не удивило. В этом мире очень многие люди свои имена прятали, дабы по ним не могли навести порчу, и пользовались прозвищами, зачастую прилипшими еще в детстве. Посему тут и там постоянно встречались Первуши, Вторуши, Нежданы, Снежаны и прочие клички, явно выдающие, кто, когда и при каких обстоятельствах рождался. Встречались и Труворы, и Стукачи, и Крикуны, явно досаждавшие в детстве своим родителям пуще прочих отпрысков. Даже Дураки встречались в русских селениях. Ибо чего с Дурака возьмешь? Никаких наговоров на такого послать не получится. Так что Тумдум – это еще нормально. Хотя все равно смешно.