Леди не движется - Олег Дивов Страница 3

– Орков не люблю, – ответила я. – А кто их любит? Они сами себя не любят. А этих малышей мне всегда было до слез жалко. Никто так не старается вписаться в нашу систему и жить по нашим правилам, как эльфы. Не-люди… – я произнесла это слово очень четко, чтобы была понятна разница между «не-люди» и «нелюди», – это привычка с Большого Йорка, просто жаргон. Эльфов убивали в два раза чаще, чем людей. Они не-люди, но те, кто их убивал – просто дерьмо. Моя бы воля, лишала бы убийц не только гражданства, но и исключала бы из категории «разумное существо».

Я не стала рассказывать мальчику, какое чувство бессильной ярости накатывало на меня, когда я видела избитых, искалеченных эльфов. Может быть, дело в их внешности. Они похожи на дорогих кукол, какими все мы восторгались в детстве. Я помню, как в тринадцать лет расплакалась, увидев в мусорном баке такую куклу – грязную, со следами детского вандализма, в когда-то розовом кружевном платьице, оборванном ниже бедер. Как хорошо издеваться над куклой, она ведь не ответит. А мне тогда казалось, что они живые, просто говорить не умеют. Я шла с мамой, и она не позволила мне залезть в бак и вынуть оттуда искореженную игрушку. Я быстро забыла тот случай – но пережила его вновь, когда в участок на Большом Йорке привезли эльфийскую девочку, с которой «забавлялась» компания в девять голов одуревших самцов… Почему-то привезли в участок, а не сразу в больницу, и Старушка Лили единственный раз на моей памяти орала на патрульных: идиоты, жертва нуждается в медицинской помощи, зачем вы ее сюда… На девочке было разорванное розовое платье, кукольное такое платье, и она не плакала.

Эльфы не умеют плакать. Они умирают очень тихо. Та девочка умерла.

Обиднее всего мне показалось, что закон запрещает бить морды задержанным.

Какое счастье, что в нашем дуэте мозги – не мои. Я могу позволить себе чувства, потому что думать все равно будет Август.

– Нет, – почти испугался Йен Йоханссон, – на Танире – первое такое убийство за пять лет. У нас и эльфов-то мало, а гражданин вообще один – вот этот самый. Так получилось, что я встречал его при жизни. Если про кого и хочется сказать «приличный человек», это про него. Месяц назад он приходил в отдел продлить лицензию на оружие, и я немного поговорил с ним.

– Он носил пистолет? Зачем?

– Не-ет. У него было два охотничьих ружья. Каждый год летал в отпуск на Кангу, к бывшему хозяину, а тот на охоте помешан.

В следующие несколько минут я узнала довольно много об убитом эльфе. Оперативная информация поступала Йоханссону и Крюгеру параллельно, но если Крюгер скорее удавился бы, чем подбросил мне хоть одну зацепку, то молодой криминалист проводил замеры и ровным тоном пересказывал, что к нему сейчас пришло на чип. Негромко бурчал себе под нос, а я слушала.

Эльфу было сорок два года, родился на Кангу в поместье лорда Рассела, с двадцати пяти – гражданин, женат на китаянке, трое детей. Федеральный служащий, работал стюардом на пассажирском лайнере второго класса, линия «Танира – Эверест – Кангу». Нареканий по службе не имел. Жил в Китайском квартале, в отдельном доме, водил машину. Китайцы редко страдают ксенофобией, и это одна из причин, почему эльфы предпочитают жить среди них. Другая – разумеется, анатомическая. Средний рост эльфа пять футов, и пусть у него есть все, что полагается самцу, это все-таки очень миниатюрный мужчина. Про эльфиек и говорить нечего. Среди рослых наций они чувствуют себя неуютно.

Убитый слыл мирным существом, благожелательным, учтивым, что для эльфа норма. Считался образцовым семьянином, что, опять же, для эльфов в порядке вещей. Имел хобби – увлекался каллиграфией. Вот это для эльфов большая редкость, они равнодушны ко всем видам живописи и литературы, предпочитая им гимнастику и йогу. Блестяще владел федеральным английским и китайским языками. Никто и никогда не слышал от него эльфийского кваканья. Звали его Джон Смит, он уверял, что эльфийского имени не было, сразу назвали человеческим.

Действительно, «приличный человек» и прямо-таки столп общества. Попасть на госслужбу трудно, нести ее год за годом вовсе не подарок. Да, тебе будут платить «хардами» – твердой федеральной валютой, тебе положены льготы, тебя ждет отличная пенсия. Но вот для примера один маленький штришок: жить и работать придется строго по единому федеральному времени. Частные компании могут привязывать свой график к световому дню, а ты забудь об этом на ближайшие полсотни лет, а то и семьдесят. И гордись: без таких, как ты, у нас все развалится. Вон как полицейские гордятся: а что им еще остается. Транспортник Джон Смит тоже гордился, наверное…

Со своей стороны, ради поддержания беседы я поделилась с Йоханссоном несколькими сплетнями о высшем полицейском руководстве – все годичной давности – и указала на две пропущенные им детали, которые могли сыграть роль в расследовании. А могли и не сыграть. В любом случае, поскольку эльф не наш клиент, мне без надобности их утаивать.

Август, конечно, заметил, что я выуживаю информацию, но виду не подал. Он никогда не подает виду. По-моему, не может, хотя кто его разберет? Зато он старательно отвлекал Крюгера. Говоря по чести, особо напрягаться ему не пришлось: Август просто навис над собеседником, держа руки в карманах и раскачиваясь с пятки на мысок. Жуткая привычка. Особенно при его данных: рост полных два метра, вес больше центнера. Крюгер от него глаз отвести не мог, как загипнотизированный. Но Август немного передавил, и добыча опомнилась: до старшего эксперта наконец дошло, что, пока с ним беседует инквизитор, ассистент инквизитора болтается вне поля зрения. И наверняка замышляет что-то неположенное. Или уже вытворяет. Крюгер повертел круглой головой – всегда удивлялась, как он ухитряется это делать, при полном-то отсутствии шеи, – заметил меня, пришел в ярость. Но сдержался. Подозвал криминалиста, глядя на меня так тяжело и пристально, что я подошла тоже.

– Ну и к каким выводам вы пришли, уважаемая госпожа ван ден Берг?

А потом он хочет, чтобы я к нему хорошо относилась. Крюгер всячески показывает, что ему на меня наплевать – вздумай я бросить профессию и никогда больше не попадаться ему на глаза, он будет только рад. Но я-то вижу правду. Как конкурента, он меня не выносит. Но почему-то, вызывая в управление для очередной ссоры, никогда не забывает положить конфетку к стандартной чашке кофе.

Я терпеть не могу полный вариант своей фамилии. Строго говоря, это фамилия моего бывшего мужа. Максимиллиан ван ден Берг, князь Сонно, упасть не встать. Я вышла за него в восемнадцать, совершенно потеряв голову, но через несколько месяцев отрезвела и подала на развод. Нет, господа, этот брак вовсе не был для меня рядовым приключением. И сколько слез я пролила, тоскуя по Максу, знает только моя казарменная подушка. Но жить с ним невозможно. А фамилия… Я всем говорю, что пришлось бы менять слишком много документов, а мне других хлопот хватает. Но иногда ловлю себя на мысли, что оставила фамилию на память. Тем более что при разводе я отказалась от каких-либо имущественных претензий, чем оскорбила Макса до глубины души, – я не взяла даже те украшения, которые он мне подарил.

– Зачем вам мои выводы, старший эксперт Крюгер, вы ведь уже решили, что это «серийник», – сказала я подчеркнуто обиженно.