Барбарелла, или Флорентийская история - Салма Кальк Страница 3

— И что, пришлось новый конкурс объявлять? — поинтересовалась Анна.

— Именно, — кивнул Варфоломей. — С месяц подождали, а потом и объявили. Сейчас там снова молодой и амбициозный, Патрицио Маркони. Чуть за тридцать, местный, успел поработать в Уффици и паре галерей поменьше, но не задирается, как пропавшая госпожа Райт, а смотрит без наглости и говорит вежливо. В общем, с чего меня-то позвали. Есть у них в коллекции портрет, дама из многочисленных Донати. Середина восемнадцатого века, автор — Розальба Каррьера. Портрета было два, потому что даму угораздило выйти замуж за английского офицера и укатить, соответственно, в Англию. Один остался дома, второй она забрала с собой. И уважаемый господин Маркони вдруг находит в дальнем ящике стола, в своём кабинете, среди оставшихся от предшественников бумаг, записку, в которой недвусмысленно сказано — проверить на подлинность портрет Джиневры Донати, нужна серьёзная экспертиза, есть большие сомнения в его достоверности. Написано, не поверите, красными чернилами, и не похоже ни на почерк Казолари, ни на руку его сгинувшей преемницы.

Случилось так, что десяток лет назад я уже у них работал — недолго, собирал материал для статьи. И с той картиной как раз работал тоже. Мы знакомы, в общем. Потому они и позвали меня снова посмотреть.

— И что? — тихо спросила Кьяра, она слушала, не дыша, как сказку.

— А то, дитя моё, что картина определённо не та. Это я им сразу сказал, при беглом осмотре. Не очень умелая современная копия. И техника, и краски, и сам холст — в общем, нехорошая подделка. Не говоря уже о направлении мазков и кракелюрах, которые даже на первый взгляд не совпадали с теми детальными фотографиями оригинала, которые хранятся у них же. Если бы полотно не выставлялось под стеклом — заметили бы раньше, и сами, даже и меня звать не пришлось бы. Я им заключение-то своё сообщил, и они сначала день в себя приходили, а потом забегали. И рассказали о пропавшем хранителе. Что, наверное, это она сбежала вместе с картиной, и теперь не найти ни её, ни картины. Про розыски я им, конечно, ничего полезного не сказал, но думаю, что в этой истории стоит покопаться. И да, Джованнина, с нас хотят экспертизу порядка двадцати полотен. Так сказать, основы их коллекции. Не знаю пока, как поступим — мы туда поедем, или к нам сюда привезут. Что окажется проще.

— Ничего себе, — восхитился Себастьен. — Очаровательно. Лодовико, ты знакомился с документами про этого пропавшего хранителя?

— Немного. Там отдельная странная история. И если искать концы, то нужно ехать и вести долгие разговоры с теми сотрудниками, которые работают давно и могли что-то знать, замечать или помнить.

— Они готовы официально обратиться к нам?

— Уже практически да. Заключение нашего учёного друга повергло их в неконтролируемую истерику, как только придут в себя — так и обратятся.

— Я прямо уже хочу посмотреть на этот музей, — сказала Элоиза.

— Почему бы не посмотреть? — подмигнул Варфоломей. — Коллекция хорошая, семейную историю я вам могу рассказать. Долго, конечно, но местами любопытно.

— Я люблю долгие любопытные истории, — улыбнулась она.

— Кстати да, иногда в тех историях отчетливо проглядывает что-то потустороннее, вам должно понравиться, — кивнул священник.

— Отчётливая чертовщина, — подтвердил Лодовико.

— И эта чертовщина видна прямо невооружённым глазом? — удивилась Элоиза.

— Знаешь, я не приглядывался, но смотрители, особенно те, что постарше годами, очень выразительно крестятся, глядя в некоторые углы и на некоторые экспонаты. А такое не на пустом месте растёт, сама понимаешь.

— Тогда хорошо бы сравнить. Запустить туда человека с незамутнённым глазом, а потом уже меня.

— Угу, и незамутнённым сознанием, — хмыкнул Лодовико.

— А что? Неплохая идея, — откликнулся Варфоломей. — Вот сидит с нами юная барышня, которая что-то там изучает в университете по истории искусства, по крайней мере, она регулярно задаёт мне разные вопросы из этой области. Заслать её, пусть поглядит, а потом поделится с нами впечатлениями.

— Я? — затрепетала Кьяра. — А я смогу?

— В музей сходить любой дурак сможет, не только ты. И кстати, о незамутнённом сознании. Перспективной в этом плане молодёжи у нас тут, извините, пруд пруди. В каждом коридоре по экземпляру. Взять каких-нибудь, которые не так нужны вам в повседневности, как прочие, и заслать во Флоренцию, пусть тоже посмотрят. Заодно и в музей сходят, может быть и не в один — для сравнения и для общего развития. Есть у вас такие? — Варфоломей грозно оглядел Себастьена и Лодовико.

— Да наверное есть, — согласился Лодовико.

— Что же, отче, ты так плохо думаешь о моей молодёжи? Они тут, можно сказать, с младых ногтей впитывают уважение к искусству, а ты говоришь — незамутнённое сознание, — улыбнулся Себастьен.

— Да им наше здешнее искусство вместо мебели, не веришь? Картину от телевизора не сразу отличат, да и то сочтут, что телевизор полезнее, — усмехнулся Варфоломей. — Нужно найти пару-тройку в целом приличных, но в теме не разбирающихся. Будут такие?

— Будут, — кивнул Лодовико.

— Вот и славно, и на следующей неделе уже пусть отправляются. А там, глядишь, и госпожу Элоизу привлечём к поискам потустороннего.

— Ну вот, как Элоиза, так сразу потустороннее, — усмехнулся Себастьен. — А как я, так найди ему незамутнённых!

— Судьба такая, сын мой, — важно кивнул Варфоломей. — Тебе — разбираться в истории с исчезновением уважаемой дамы, а Элоизе — в более тонких материях. И никто не в обиде.

— Мы можем разузнать о чертовщине вместе, — серьезно сказала Элоиза.

— Непременно, — он взглянул на неё своим особым, только ей адресованным взглядом, и вся чертовщина разом стала неактуальна.