Инферняня - Лилия Роджер Страница 3

А Селия оставляла Мосика так и всего на полчаса, только чтобы сбегать, к примеру, в парикмахерскую. И попробуйте заявить, что оплата берется все равно за полный час. На вас хоть раз в жизни рычали вампиры?

– Понимаете, у меня за последнее время накопилось столько работы, – улыбнулся Гермес Олимпус. – Я не мог отлучиться от малыша ни на минуту.

– Понимаю.

Какой заботливый папаша! Что за прелесть!

– И поэтому раз уж я вас нашел, то хотел бы быстрее разобрать все завалы корреспонденции. Могу я оставить с вами Петера на сутки?

У меня, видимо, округлились глаза, потому что в его взгляде мелькнуло беспокойство. Ну, челюсть-то моя уж точно отвисла.

– Разумеется, я заплачу вперед, – спешно проговорил он и добавил: – За целые сутки.

Двадцать четыре тысячи долларов! Двадцать четыре тысячи зеленых-зеленых долларов! Погодите…

– То есть на двадцать четыре часа? – пропищала я не своим голосом. Ну вдруг в божественных сутках часов другое количество? Например, всего четверть часа?

– Разумеется.

* * *

Гермес ушел. Коляска осталась. И бумажный сверток с хрустящими новенькими купюрами – вот он, лежит себе тихонечко и скромно на старом стуле в прихожей.

Лежит тихонечко?! Мосик, как же ты там? Я бросилась в спальню. Мосик сидел на кровати, навострив уши.

– Мосик, – сказала я наставительно, – подслушивать нехорошо.

Ладно хоть, рассказать он никому не может, потому что еще не умеет разговаривать.

– Бу! – сказал Мосик. Да, вот это и было самое длинное слово в его лексиконе. Означало оно разное. Вот сейчас что-то типа «Отстань со своими дурацкими нравоучениями!».

Я подошла, вытащила его из кроватки и понесла в гостиную. Усадила там на диван, потом принесла из холодильника бутылку с томатным соком, на которую вчера, как обычно, приклеила бумажку с надписью «Кровь первого сорта», и вручила облизывающемуся младенцу. Он стал жадно пить, а я вышла в прихожую.

Ну-с, будем знакомиться. Новичок хитро смотрел на меня. Я откинула расшитое покрывало и взяла малыша на руки.

– Я – Алисия, твоя няня… Так, где же инструкция, которую оставил твой папа… – Я извлекла завалившуюся за матрасик свернутую рулоном бумагу.

Пошла в гостиную, устроилась в кресле, посадив малыша себе на колени, и развернула рулон. Там было всего три строчки:

«Кормить только из его бутылочки, когда проголодается – обычно каждые три-четыре часа».

Глиняная бутыль размером с настольную лампу лежала в корзине под коляской. Ну, это же на сутки. И, может, боги много едят?

«Гулять раз в день и только с коляской, не выходить на воздух в темное время суток».

Гулять раз в день! Звучит так, будто он мне его на неделю оставляет. Бедный. Так заканителился с малышом, что не смог написать просто: погулять.

«Не давать журналы и не включать телевизор».

Сутки без телевизора я могу вытерпеть, так уж и быть. И журналы нельзя? Какие, он думает, журналы у меня водятся и какие каналы я смотрю, что запрещает их смотреть ребенку? У меня даже кабельного нет!

– Ы-ы-ы, – раздался обиженный рев Мосика.

Что случилось?!

Бутылка из его ручек исчезла и теперь была в ручках малыша-полубога. Я мигом забрала ее. Вот оно, исполнение желаний! Ничего себе! А если он звезду с неба пожелает или… чтобы его нос превратился в помидор – и как его возвращать в таком виде? Хотя нет, это невозможно. У малышей мало фантазии и еще меньше желаний: им бы только поспать, поесть и поиграть с какой-нибудь бренчащей дребеденью.

Я вернула сок Мосику, он хлюпнул носом и снова впился в соску бутылки. А полубогу сказала:

– Нельзя отбирать у других детей бутылки.

Полубожок улыбнулся. Да он же, наверное, просто проголодался. Бедный ребенок, это у него такой способ просить еду. Говорить он не может, а плакать, наверное, богам не положено. Вот и приходится воровать!

Я посадила Петера в кресло и побежала в прихожую. Но как же я ему дам эту бутыль? Он ее и в руках не удержит! Да и я, наверное, не подниму! Я вцепилась в толстые глиняные ручки, обнаружившиеся по бокам бутыли, поднапрягшись, дернула ее вверх… и улетела в угол к двери вместе с бутылью, которая ничегошеньки не весила!

Я поднялась, крепко обнимая одной рукой невесомый кувшин, а другой потирая ушибленное место. Какое место? Да какая разница. На которое приземлилась.

Узкое горло кувшина венчала глиняная пробка. Я выдернула ее, заглянула внутрь – темно и ничего не видно. Понюхала – аромат приятный, молоко с медом.

Малыш-полубог сидел спокойно, привалившись к мягкой спинке кресла, и Мосика больше не обижал, вместо этого он крутил головой и рассматривал обстановку в комнате. Как-то жадно рассматривал. Не успела я с бутылью подойти к нему, как в его ручках вдруг оказалось что-то маленькое и блестящее, потом блеснула еще одна такая же штучка, и вот в ладошках его уже… целая горка разноцветных лампочек от моей новогодней гирлянды! И они из ладошек начали сыпаться на кресло и на пол.

Не подумайте, что сегодня двадцать четвертое декабря или хотя бы двадцатое! Щас октябрь. И я не из тех фанатиков празднования Рождества, которые в июле покупают украшения для елки (ну разве что набреду на распродажу, тут уж всякий не упустит шанс), в августе пишут рождественские открытки, а в сентябре выставляют на зеленый газон деревянного оленя. Просто битый час ты развешиваешь десятиметровую гирлянду по всему залу, цепляя ее за настенные часы и гардины, а потом что – снимать ее на следующий день после Нового года? В январе все как-то некогда, в феврале ты про нее забываешь, а в мае думаешь – да сколько там осталось-то до Рождества, глупо собирать ее, чтобы совсем скоро снова, как альпинист, ползать по стенам и вбивать крючки.

Я опустила бутыль на пол, пробку сунула в карман, кинулась к Петеру и аккуратно стала выбирать из его ладошек стеклянные лампочки. Куда же их? Вытащила из-под стола коробку с туфлями и ссыпала лампочки туда. Мог бы уж заграбастать ее целиком, с проводами! Оглянулась – ну конечно, не мог! Гирлянда висела на месте, только лампочки были аккуратно прорежены через одну. Одно желание исполняется, одно – нет. А он, видать, захотел получить вон те цветные блестящие штуковины. Я собрала все фонарики и закрыла крышку.

– Это не игрушки, – погрозила я пальцем полубожку.

Он огорченно надул губки. Я пихнула коробку обратно под стол.

Мосик полз по дивану на четвереньках, кувыркнулся с краю и как ни в чем не бывало продолжил ползти дальше – по полу. Вот чем мне нравятся эти милые дети-монстрики: обычный ребенок на его месте бы разорался, а этому хоть бы хны. (Да не роняла я детей с диванов! И не оставляла без присмотра! Вы что думаете, я няня или кто? Ну, может, в самом начале моей блестящей карьеры… В общем, не знала я тогда, что годовалый ребенок может быть таким шустрым и, пока я бегу открывать дверь его мамаше, начать заниматься прыжками вниз. Хотите знать, не уволила ли она меня? А вы как думаете? Заходит она к няне, а ее отпрыск орет как резаный. Я бы тоже больше его мне не оставила.)