Эндора - Лариса Петровичева Страница 3

Гамрян подошел к выступившему из-под земли гробу и, нажав на скрытую под ручкой пружину, легко откинул крышку. В свете звезд и растущей луны труп Эльдара Поплавского казался чем-то искусственным, фальшивым, никогда не имевшим отношения к живому человеку, словно кто-то спрятал в гроб манекен — во всяком случае, именно так подумалось Гамряну, который расстегнул пиджак и рубашку мертвеца, задумчиво провел рукой по неаккуратному бугристому шву, оставшемуся от аутопсии и вынул из специального чехла на внутренней стороне куртки остро сверкнувший скальпель. Сделать разрез оказалось неожиданно легко. Вопреки ожиданиям Гамряна, его не накрыло удушливо-сладким запахом разлагающейся плоти — мертвец пах сухими травами. Возможно, это было правильно — для того, кто родился в другом пласте реальности.

— Ну, с богом, — негромко произнес Гамрян, отер со лба выступившие капли пота и извлек из кармана маленький твердый комочек размером не больше грецкого ореха, покрытый колючими наростами. Камень меречи, редчайший артефакт, обладающий невероятной властью, который Эльдар когда-то раздобыл на границе двух миров и несколько недель назад отдал Гамряну на хранение, отправился в разрез — туда, где тяжелым холодным комком плоти лежало остановившееся сердце. Гамрян не имел представления о том, что должно случиться дальше. Он запахнул расстегнутую одежду, словно мертвый Эльдар мог замерзнуть, и сделал несколько шагов в сторону.

Спустя пару минут труп содрогнулся и затрясся в своем пристанище так, словно через мертвеца пропускали ток. Гамряну даже показалось, что он видит голубые искры, брызжущие во все стороны. Потом мертвый Эльдар сел в гробу, медленно провел ладонями по лицу и волосам и негромко позвал:

— Геворг, это ты?

Свистящий низкий голос был чужим, не мужским и не женским и уж конечно никогда не принадлежавшим Эльдару. Так — механически, неуверенно, но с тяжелым властным напором могла бы говорить смерть. Гамрян подумал, что ему по-настоящему страшно: впервые за долгие-долгие годы он испытывал тот самый сверхъестественный ужас, который превращает в кисель самую отважную душу.

— Да, Эльдар, это я, — откликнулся он, стараясь говорить максимально спокойно. Кем бы ни было существо, пришедшее на его зов из глубин, ему нельзя было показывать свое волнение. Ни в коем случае.

— Почему я тебя не вижу? — осведомился мертвец и громко втянул ноздрями воздух, словно брал след.

— Не знаю, — честно ответил Гамрян.

Усилием воли он смог обуздать свой трепет настолько, чтобы начать вылеплять энергетическую иголку — пригвоздить живого мертвеца и лишить возможности двигаться, если тому вздумается напасть.

Мертвый Эльдар тоненько и хрипло закашлялся, и Гамрян с ужасом понял, что он смеется.

— Три дня и три ночи, — четко проговорило то, что сейчас занимало тело его давнего друга, и Гамряна передернуло от отвращения. — Потом я уйду, а тот, кто тебе нужен, вернется в это мясо. Помоги мне встать.

Гамрян подчинился. Прикосновение к Эльдару на миг охватило его ознобом. Оживший мертвец двигался, словно кукла — осторожно и неловко, но с каждое новое движение получалось у него все лучше и лучше. Он словно вспоминал, как надо жить. Гамрян старался не смотреть в его серое лицо, алчное и жалкое, обращенное к луне — это было то же, что заглядывать в пропасть и наивно надеяться, что не упадешь.

— Прощай, Геворг, — негромко сказал мертвец. — Через трое суток твой друг придет назад. И вот еще что. Тебе просили передать…

Он добавил еще несколько слов, от которых у Гамряна в прямом смысле слова зашевелились волосы на голове, и заковылял к выходу с кладбища. Когда оживший мертвец исчез из виду, и трава, примятая его тяжелой поступью, выпрямилась и ожила, Гамрян выкурил три сигареты, одну за другой, и побрел прочь, стараясь не думать о случившемся на кладбище — ни о том, где неведомое ужасающее нечто в теле Эльдара проведет три дня, ни о переданном привете от давно умершей матери.

Паhпани кез, кянки ктор! Ду им hамар танк эс[1].

Гамрян чувствовал, как земля уходит из-под ног. Он не помнил, как нашел выход с кладбища, как сел в машину и добрался до города — память вернулась только утром, когда он вошел в квартиру и без сил обмяк на диванчике в прихожей.

Где бы ни была сейчас Офелия Гамрян, умершая в далеком девяносто втором году, существо из-за грани смерти знало ее, встречалось с ней, согласилось вручить весточку. Сама мысль об этом заставляла сердце стучать с перебоями.

Спустя три дня на город обрушился ливень, который определенно сделал бы честь сезону дождей где-нибудь в Бразилии. Вернувшись с работы и войдя в квартиру, Гамрян увидел мокрые отпечатки босых ног на ламинате и понял, что Эльдар вернулся. Это понимание было сродни звонкой пощечине, за которой следовала вязкая обморочная тишина. Не разуваясь, Гамрян ворвался в гостиную, стараясь не думать о том, что нечто в теле мертвеца могло и задержаться. А в это время Софья была в доме одна…

Эльдар, растрепанный и жалкий, сидел в кресле и жадно хлебал кофе из самой большой чашки, которая только нашлась в доме. Судя по крепкому запаху, витавшему в гостиной, это была далеко не первая чашка. Груда похоронной одежды мягким сырым холмом лежала на полу. Софья, которая сейчас варила еще одну чашку кофе, переодела Эльдара в старый спортивный костюм Гамряна и снабдила полотенцем. Увидев хозяина квартиры, оторопело замершего в дверях, Эльдар отставил чашку на столик и улыбнулся — растерянно, совсем по-человечески.

— Геворг, привет… — негромко промолвил он. — А как я выжил-то?

Теперь голос принадлежал Эльдару, а не пугающему существу из могилы. Гамрян вздохнул с облегчением. Софья, неслышно выскользнувшая из кухни с ароматной туркой в руке, сдержанно объяснила:

— Пришел час назад. Мокрый, как мышь. Кофе попросил.

Прекрасно зная о том, чем ее муж занимается после работы, Софья почти никогда не задавала ему вопросов и спокойно делала то, что требовали обстоятельства. Мокрый — значит, переоденем. Нужен кофе — сварим кофе. Гамрян подумал, что Софья, должно быть, никогда не узнает, насколько он ей благодарен за эту спокойную молчаливость и постоянную помощь.

— Камень меречи, Эльдар, — объяснил Гамрян, опускаясь на диван. — Как ты себя чувствуешь?

Эльдар пожал плечами. Отпил кофе.

— Не знаю. Странно, — он провел ладонью по шву от аутопсии и добавил: — Почти ничего не помню.

Вряд ли надо помнить о том, что в твоем теле три дня жила какая-то тварь с другой стороны, подумал Гамрян и сказал:

— Тебе лучше покинуть Турьевск. Конечно, когда окончательно придешь в себя.

Эльдар улыбнулся — и улыбка тоже была знакомой. Гамряну казалось, что невидимые костистые руки, стиснувшие его сердце в тот момент, когда он узнал о смерти старого друга, разжимают скрюченные болью пальцы.

— Куда? — послушно осведомился Эльдар. Ему, видимо, было все равно, в какое место отправляться, и Гамрян мысленно поблагодарил его за эту уверенную покорность.