Айтлин. Лабиринты судьбы - Ирина Зимина Страница 3

Годы, проведенные в приюте, были интересными и познавательными. Нас обучали грамоте, счету и специальностям, которые пригодятся после выпуска. За это время я обзавелась кучей друзей. Госпоже Милане удавалось то, что не выходило в других подобных заведениях — создать атмосферу семьи. Все дети были словно под крылом заботливой мамы-наседки, которая обогревала и не давала чувствовать себя одинокими.

Однажды у нас в приюте заболела маленькая девочка, младенец. Думали, что умрет, жар не спадал, несмотря на все усилия директора и других женщин приюта. В тот вечер я сидела у кроватки ребенка и думала, что очень хочу ей помочь. Ведь так несправедливо, малышка еще не видела солнышка, не бегала по травке и уже умирает.

И тогда я запела, неожиданно даже для себя.

Пела колыбельную, слова сами слетали с губ, красивый мотив разливался по комнате. Все вокруг затихло, мир перестал существовать. Была только я и это невинное дитя, которое, не успев пожить, вынуждено умереть лишь потому, что ее мать не дошла нескольких шагов до двери и не отдала ребенка из рук в руки. Просто бросила девочку у калитки, в ливень, и даже ничем не укутала. Когда мальчишки обнаружили малышку, она уже некоторое время провела под дождем и заболела.

Песня лилась и лилась, а когда я остановилась, обнаружила, что вокруг собрались все ребята и учителя.

— Что это за песня? Мелодия очень красивая, но такого языка я никогда не слышала, — спросила настоятельница, а я лишь пожала плечами. Госпожа Милана подошла к ребенку и ахнула. Я тоже посмотрела на девочку, та улыбалась, ее щечки, красные от болезни, приобрели здоровый румянец. Тогда мы все подумали, что богиня жизни так решила спасти это дитя. Но то, что мои песни затрагивают у каждого живого существа какие-то потаенные уголки души — поняли все. И с тех пор просили спеть на праздниках, когда кто-то болел или просто по настроению.

А один раз пришлось петь на улице, когда новый мэр урезал финансирование приюта и даже потребовал с четырнадцати лет всех отправлять на работы, а не обучать грамоте и письму нищих оборванцев на деньги города. Госпожа Милана тогда впервые плакала на наших глазах. Ведь за год принесли пятнадцать детей, у нас уже было шестьдесят три человека. Пришлось сократить весь персонал, осталась только кухарка, которой просто некуда было идти. И преподаватель физической подготовки, являвшийся мужем настоятельницы. Именно они десять лет назад, получив этот дом в наследство, приняли решение воспитывать таких вот найденышей.

Тогда-то и родилась у меня именно эта идея — спеть на площади. За одно выступление нам удалось собрать немного денег, но этого хватило, чтобы закупить продуктов и прожить всю холодную и голодную зиму. Позже настоятельница связалась со столицей, и королева, очень поддерживающая такие вот приюты, написала гневное письмо мэру. Тот с извинениями лично принес нам деньги, сказав, что неправильно посмотрел на статью расходов. Долго рассыпался в извинениях, а мы делали вид, что ему верим…

С Аглайей я продолжала поддерживать отношения, навещая ее все те годы, что жила в приюте. Раз в месяц нам разрешалось выходить в город, погулять, навестить родственников и знакомых, если таковые существовали. И я навещала свою спасительницу. Денег у меня не имелось, но ей просто было приятно меня видеть. Правда, первый раз я ее еле отыскала, пришлось сначала найти того стражника, что оформлял в приют, и попросить о помощи. А потом она уже сама каждый месяц приходила к воротам моего временного дома, и мы просто гуляли по городу.

Девушка всегда старалась скопить немного денег и покупала мне леденец или пирожок, а я рассказывала о своей жизни и учебе. Она смеялась или расстраивалась вместе со мной, иногда гладила по голове, успокаивая. Я очень привязалась к этой еще молодой женщине, за это время она даже стала мне кем-то вроде сестры.

А еще с той памятной нашей встречи она совсем бросила пить. Утверждала, что благодаря мне, но я сомневалась. Старалась найти работу, но в этом жестоком королевстве женщина могла устроиться лишь в бордель. Больше без рекомендаций никто их не брал, что удручало. Поэтому она продолжала рыться в мусорных баках, ища пищу и одежду, как и другие бродяги, жившие в серых трущобах.

Однажды я попросила рассказать, как она очутилась на улице, и она поведала свою невеселую историю. Ее продал отец второй женой, после того, как умерла мама. Вторым женам по закону нельзя рожать детей, для этого они пьют специальные настойки. Аглайе было всего шестнадцать, когда старшая супруга повесила на нее новорожденную дочь, приказав ухаживать за девочкой и растить. А после оказалось, что ребенок родился больной: малышка так и не начала ходить, не кушала сама. А взгляд оставался бессмысленным. Она говорила мужу о маге, что нужно показать девочку, и, возможно, тот сможет помочь ребенку, но он лишь отмахивался. У него уже было три сына и одна дочь, поэтому малышка была абсолютно никому не нужна.

Старшая жена, которая просто ненавидела Аглайю за то, что та моложе и красивее, и супруг уделяет младшей намного больше внимания, начала постепенно наговаривать мужу. Что ребенка просто уронила непутевая девчонка, оттого и болеет. Тот сначала не верил, но камень воду точит. А после того, как девочка в возрасте пяти лет умерла, и вовсе озверел. Напился, избил девушку и выбросил на улицу, как надоевшего котенка.

Конечно, Аглайя могла вернуться; после муж успокоился и начал разыскивать младшую супругу, но уже не смогла простить его. А еще винила в смерти ребенка себя, что не настояла на маге, не уговорила мужа спасти девочку.

Она осталась жить на улице, где, к ее удивлению, было немало хороших и добрых людей, попавших в такие же безвыходные ситуации. Они жили все как община, помогали и поддерживали друг друга. Но уже не доверяли и не сближались ни с кем.