Улей - Дэлия Мор Страница 3

— Огибаем деревню справа, — тихо сказал Наилий. — Нам нужен первый встретившийся на пути жилой дом.

Вблизи запах гари стал невыносимым. Отчетливо слышался смрад паленой плоти. Я начал узнавать ракурсы с фотографий разведчиков. Черно-белое царство смерти.

Тишина утра наполнялась звуками. Пронзительно закричала пестрая птица, залаяла собака.

— Цыц, поганец! Ух, я тебя!

Из-за угла обгоревшего дома показалась деревянная ограда, а за ней сгорбленная старуха в цветастых тряпках и черном платке. Она погрозила прутом тощему псу и с кряхтением разогнулась.

— Мир дому вашему, — громко сказал генерал и я ждал, что он улыбнется, демонстрируя расположение и добрые намерения, но Наилий, даже играя роль, оставался верен себе.

— Обернись, вот он мир. И счастье, и достаток, — проворчала старуха, но к ограде подошла, подслеповато щурясь на нас.

Ростом я доставал ей до носа. Нет, читая задание к операции, я запомнил средний рост людей, но цифры цифрами, а на деле я снова почувствовал себя сопливым кадетом, впервые оказавшемся на плацу перед инструктором. И взгляд у старой женщины был такой же цепкий и внимательный. Смотрела, будто дырку во мне высверливала.

— Откель явились, паны? — спросила старуха.

— Издалека, — ответил Наилий.

— Вижу, что не от соседей за горстью соли.

Теперь старуха изучала генерала. Отец встретил тяжелый взгляд хладнокровно, умудряясь уверенно смотреть снизу вверх. А я все думал, сколько циклов отсчитала с рождения старая женщина? Шестьдесят, семьдесят? Наилий шестьдесят три. Но то, что называли старостью, не коснулось его сединой и морщинами. Не коснется и меня. Конечно, если не убьют в бою раньше, чем я сравняюсь возрастом с ним, сегодняшним.

— Мы ищем тех, кто жжет деревни, — глухо сказал генерал.

Вот так сразу без вступлений и предисловий. Смело, ничего не скажешь. Но отец знал, что делал, глупо было даже пытаться влезть в разговор. Поэтому, когда старуха снова обернулась ко мне, я только сильнее ссутулился и отвернулся.

— Пошто вам навь? — проскрипела она. — Молодые еще, жить да жить. Ступайте с миром, откуда пришли.

— Откуда пришли, уже ничего нет. Одни мы с братом остались, отомстить хотим.

Старуха качнулась к отцу, перебирая морщинистыми пальцами верхушки штакетника. Тощий пес снова залаял, и ветер принес тяжелый запах гари. Он сажей оседал на небе и катался мерзким привкусом на языке. Мертвый ветер, мертвый лес.

— А тяму хватит? — строго спросила старуха.

— Хватит, — глухо ответил отец, роняя слово, как камень на обожженную землю. Мог притвориться кем угодно, но я по-прежнему чувствовал под маскировкой генерала. Ощущение давило на плечи, пробиралось под кожу, покалывало в кончиках пальцев. С ним никогда не было легко, но сейчас становилось жутко.

— Ну, коли так, тогда пожалуйте в дом, паны, — сказала старуха, без особого радушия в голосе. — Негоже про навь у ограды говорить.

Она открыла калитку и пошла к дому, с трудом переставляя ноги. Я дернулся следом, но отец взял за локоть, разворачивая к себе и показывая из кармана куртки рукоять бластера. Я кивнул, что оружие с собой. Негласная инструкция запрещала цзы’дарийцам убивать гражданских, но если в доме засада мародеров, то придется отстреливаться.

На крыльце старая женщина заставила нас снять ботинки, постучав по ним прутом и проворчав что-то про грязь и непрошеных гостей. Миновав крошечную, неосвещенную прихожую, мы вошли в жилую комнату. На меня обрушился аромат теплого молока и пряных трав. Мебели в доме, как в казарме — необходимый минимум. Кухонной утвари и того меньше.

— Уж не обессудьте, потчевать нечем.

Старуха загремела посудой, выставляя на стол два стакана и странный пузатый сосуд. Мне одного взгляда хватило, чтобы понять — молоко.

— Но не приглашать же гостей за пустой стол, — сказала хозяйка, разливая молоко по стаканам.

Наш врожденный иммунитет к ядам, конечно, многое нам позволял, но употреблять что-то в пищу на враждебной территории без лабораторных анализов запрещали инструкции. Разве что для маскировки.

— Благодарствуем, — сказал генерал, сел за стол и сделал два крупных глотка молока. — Садись, малой, в ногах правды нет.

Я плюхнулся на длинную скамью перед столом все тем же деревянным манекеном и негнущимися пальцами взял стакан.

— Братец твой меньшой нешто хворый? — спросила у отца старуха, усаживаясь напротив и складывая руки на столе.

— Навь боится.

— Не мудрено. Столько душ погубила навь, столько жизней отняла. Целыми семьями народ косит. Вот и к нам пришла, когда не ждали. Уж как надеялись, что пронесет, а все одно.

Старуха вздохнула, а отец придвинулся ближе, разглядывая каждую морщинку на осунувшемся лице.

— Что ж отпор не дали? Мужиков в деревне не было?

— Да разве можно победить навь? Что мертвецу сделается? Ты ему нож в грудь, а он ухмыляется.

Я надеялся, что про мертвецов она не буквально. Может, зверями считают или извергами, мертвыми душой? Но отец кивнул довольно и тут же спрятал мимику за глотком молока.

— Зачем приходили-то?

— За припасами, — ответила старуха. — Курей, коров угнали. Что приглянулось, то и взяли.

— Женщин… обижали?

Корректное слово он подобрал для насилия, но тут как не смягчай, суть одна.

— Обижали, — сказала хозяйка и заморгала часто-часто, — лиходеи проклятые. Девчонок едва округлившихся ссильничали. А потом выпотрошили, как цыплят, и на дорогу выбросили. Вон они голубушки все на кладбище. Спят красавицы в земле сырой…

Старуха утерла слезы концом платка и задумалась, глядя в пустоту перед собой. Мы тоже молчали. Я от шока, а отец ждал, что дальше скажет.

— Как мстить-то надумали? — прошелестела старуха надтреснутым голосом. — Уж не собрался ли ты, белобрысый, навь на живца ловить?

— А подойду, как живец-то? — осторожно спросил генерал.

— Ты нет, а он да, — ответила старуха, тыча в меня узловатым пальцем. — Вроде похожи зело, а брат помладше, да почище будет. Не по нраву ты нави придешься, перестарок уже. Лицо мальчика, а глаза мужика зрелого, самогону отведавшего, да всех баб перепортившего.

Я чуть не икнул от такого точного попадания. Кто здесь кого изучал? Казалось, еще пару взглядов на отца, и старуха раскусит всю нашу затею. Не выдержал я, встрял в разговор:

— И что навь с мальчиками делает?

— Никто не знает, — вздохнула старуха. — Забирают они мальчиков с собой. Всех от десяти до тринадцати годков. Уж мы их по погребам прятали, да в лес отводили. Нюх у нави, что у собаки. Везде отыщут.

В голове крутилось всякое и на языке тоже. То гнароши вспоминались с их пристрастиями, то офицеры старой Империи. Но я посмотрел на напряженное лицо генерала и промолчал.