Разведчик с Острова Мечты - Алексей Тихонов Страница 29

Приняв монету, кузнец повертел ее в больших пальцах, потом вздохнул:

— И где ж такие сокровища-то откапывают люди?

— Не любопытствуй зря. Если будет ладно, к вечерне и сюда слухи докатятся. Ты, хозяин, лучше молока бы принес обещанного — всухомятку еда не впрок.

— Ну да, ну да… — Мужик, погруженный в печаль, вышел во двор.

Ходил долго, и Шагалан успел неплохо осмотреть избушку. Выглянул даже через маленькую дверцу в соседнее помещение, где располагалась собственно кузня. Горн оказался холодным как лед, сваленные в беспорядке инструменты покрывала застарелая пыль и паутина.

Возвратился кузнец, все такой же задумчивый и молчаливый, поставил перед юношей кринку молока, правда не парного, а стылого, только из погреба. К финалу желанной, хоть и скромной, трапезы Шагалан капельку повеселел, попытался разговорить замкнувшегося хозяина, однако тщетно. Так же немногословно простились на крыльце избы. Уже поворачивая к большаку, разведчик обнаружил в стороне мелкую, но весьма важную для него деталь — горку лошадиных шаров. Замедлил ход, сделал вид, будто подбрасывает на плече котомку, устраивая поудобнее, и неловко оступился на край горки. Сочно выругавшись, наклонился очистить башмак. Помет был совсем свежим, еще теплым. Обернулся напоследок — кузнец хмуро глядел ему в спину. Озорная искорка сверкнула в голове юноши.

— А как полагаешь, хозяин, не удастся ли срезать здесь путь? Черт знает, сколько петляет дорога вокруг дурацкого холма. Кучу времени можно выгадать, если напрямки пуститься, верно?

Загорелое лицо бородача вытянулось и побледнело.

— Э-э… оно, конечно… э-э… — Суетливо подбирая слова, кузнец затеребил лохматую бороду. — Дорога того, петляет… но срезать… не стоит. Э-э… не советую…

— А что так? Вон и тропка виднеется прямо в лес. Ходят, стало быть, люди.

— Люди-то, бывает, ходят, да ведь… э-э… самые отчаянные… или бесшабашные. Гнилые там места, мил человек, опасные.

— Да ну? — Шагалан скептически ухмыльнулся.

— Истинный крест, так! Пропасть народу сгинуло, войдет путник и исчезнет. Ни следов, ни вещей, ни останков. Кто на болота грешит, кто на зверье дикое, а кто на нечисть лесную.

— А на людей диких, случаем, не грешат? — фыркнул юноша.

— Кто ж их знает, все может статься. Только настоятельно не советую, мил человек, тут с тракта никуда сворачивать. Час-другой потеряешь, зато буйную головушку сохранишь.

— Ну, хорошо, хозяин, уговорил — и впредь буду петлять с трактом. Спасибо тебе за совет да за угощение… Бог даст, еще свидимся.

По-прежнему чувствуя на спине тяжелый взгляд, юноша покинул странный двор. Продолжал пульсировать, отдаваться при каждом толчке болезненный шар под темечком, настроение тоже не спешило улучшаться. За время завтрака притихший вроде дождь опять объявился и даже понемногу усиливался, тучи, пухнувшие у горизонта, обещали знатное ненастье. Едва изогнутая вправо дорога плавно вела вдоль склона, обросшего глухим ельником. По другую сторону от холма располагались мокрые, тускло-зеленые луга, в полумиле от большака вяло бродило стадо коров. Поблизости не было видно пастуха, словно такому сонному скоту он был без надобности. Вдали темнела за пеленой мороси грузная зубастая челюсть замка. Рассказывали, при завоевании Гердонеза мелонги неожиданно наткнулись на сопротивление некоторых сеньоров. Те просто-напросто заперлись в своих крепостях и отказывались подчиняться новой власти. Геройство совершенно бессмысленное, тем не менее доставило захватчикам немало хлопот. Всю ту осень варвары переползали со своими осадными машинами от одного логова бунтовщиков к другому, месили грязь раскисших дорог, холодали ночами под непокорными стенами. Многие сдавались, едва завидев колонну карателей, но находились и такие, кто отбивался отчаянно, до последнего человека, безумно и бесстрашно. По слухам, некий маркиз в высокогорьях Хамарани сумел выстоять больше месяца, дотянув до зимы. Естественно, всякое сопротивление в конце концов подавили, однако потом завоеватели, раскинув мозгами, рассудили, что мятежей с волнениями впредь не избежать, а многократно повторять проделанный осадной техникой маршрут желания нет никакого. Посему все крепостные стены в стране, ограждающие частные владения, повелели срыть, причем силами самих хозяев. Заодно разрушили и наиболее грозные донжоны, а в качестве защиты дозволили исключительно земляные валы да частоколы. И вот теперь из дымки дождя торчали зубья башен, нелепые в своем одиночестве.

Дорога пошла по-настоящему безлюдная. Скоро перед Шагаланом открылась и причина этого: маленькая деревенька, дворов на десять, была выжжена дотла. Обугленные руины уже начали порастать бурьяном, в стороне белел костями конский скелет. Юноша чуть замедлил шаг. Вероятно, все произошло не позднее нынешней весны, в крайнем случае, на закате прошлого года. Ни запахов гари, ни падалыциков, хотя присутствовала уверенность, что где-нибудь подальше в траве можно найти останки не только животных. Сразу за деревней обнаружилась еще одна знакомая картина: четыре иссохших тела на придорожных сучьях, стекали с лохмотьев капли воды, безглазые лица скалились под ноги. Прочие тела, обезображенные зверьми, валялись тут же на земле — их веревки успели перегнить. Шагалан мог лишь догадываться, чем провинились несчастные крестьяне. Редкий сеньор, если не свихнулся от жестокости, стал бы уничтожать деревню за какие-то недоимки. Деревня обязана кормить своего господина, а не лежать в развалинах. Массовая порка, грабеж, один-два висельника — тем наказание обычно и ограничивалось. В данном же месте пахло скорее беспощадной рукой закона, усмирением строптивых или острасткой для недовольных. Как раз на таких полях сражений прославились губернаторские стражники и особенно фригольдерские дружины.

От страшноватой находки минул еще час пути, прежде чем тракт наконец отважился окунуться в лес. Здесь дождь почти не ощущался, только неясное шипение гуляло по верхушкам крон. Вязкий кустарник сомкнулся и надвинулся на дорогу, навис над ней так, что приходилось отводить мокрые ветви руками. Приспела пора держать ухо востро: одно дело — открытое нападение, другое — стрела из моря листвы. Во втором случае не всегда выручит и самое совершенное мастерство. Постепенно в шум дождя вплелись новые звуки, дорога пустилась под уклон — впереди ждала река.

Разведчик ступил на пологий раскисший берег. Свинцово-серый поток набух, уплотнился и мало напоминал мирный брод. Если б не колея, смело нырявшая в него, да покосившиеся опоры сгинувшего моста, юноша еще подумал бы соваться. Постоял, переминаясь с ноги на ногу, шагнул вправо-влево и неожиданно ухнул в глубокую лужу, надежно скрытую палой листвой. Матерясь, снял башмак, неспешно вытряс воду. «Куда же вы попрятались, выжиги? — Глаза чутко ощупывали заросли на противоположной стороне. — Какую подлость приготовили?» По-прежнему шуршал по листьям дождь, качались на ветру ветви, лес был безжизненным.

Ничего не оставалось, как снять и второй башмак, закатать штанины да переходить реку вброд. Тугой поток ударил по ногам, моментально выморозил их настолько, что острые камешки на дне почти перестали чувствоваться. Уже на третьем шаге вода достигла подвернутых штанов и рост прекращать не собиралась. В иное время, пожалуй, скинул бы и штаны, тогда хотя бы имелось что надеть потом сухого. Но если засада… Принимать бой с голой задницей не стыдно, а, скорее, несподручно. Плюнув, он пошел дальше, и ледяная волна докатилась до пупа, перехватило дыхание. Борясь с неугомонным потоком, на вконец онемевших ногах он все же выбрался на берег. Башмаки не надевал, лишь растер ноги, отжимая заодно истекающие водой штаны. По логике момента полагалось что-нибудь громко спеть, возвещая о своем приближении, но настроение было совершенно другим, и вместо этого юноша длинно, цветисто выругался.