Бертран из Лангедока - Дмитрий Володихин Страница 29

Стряпуха лишь ругалась невнятно и лишить ее жизни просила. Мол, по всему видать, последние времена настали, коли такие зловредные мужланы в благородном замке хозяйничают.

Так ничего от глупой бабы и не добились. Отпустили ее к котлам – пусть варит.

* * *

Убедившись в том, что замок действительно оставлен и что ни Константина, ни Агнес, ни Гольфье-малого здесь нет, Бертран спустился из оружейной на третий этаж, где помещались спальни и были печи. Сдернул на пол со стены ковер, подняв тучу пыли, сердито ногой пнул. Под ковром обнаружилась плесень.

Подбросил несколько поленьев в печь. Еще раз огляделся по сторонам, снял шлем, расстегнул пояс и бросился на кровать, спугнув мышь, которая точила под шкурами забытую корку.

Стоило бежать сюда! Мчался ведь по винтовой лестнице, едва не упав по дороге, – так спешил в опочивальню, еще теплую, еще надышанную. А ведь и вправду, по всему видать, что гордая Агнес де ла Тур и недотепа Константин недавно с этого ложа поднялись.

С досады переворошил все одеяла, разбросал плащи и рубашки, на сундук в спешке вываленные, – торопились, когда убегали, захватили первое, что под руку попалось.

Красивые рубашки. Теплые плащи с меховой оторочкой. Шитье золотое и серебряное, вышивки искуснейшие…

Запрокинув голову, Бертран рявкнул в пустое пространство:

– Хауберт!

Знал: где бы ни был наемник, непременно услышит.

По всей башне, по всем четырем ее этажам и уж конечно по винному погребу, грохоча, бродили брабантские солдаты – свора полудиких псов, дуревших от скуки после того, как в этой стране закончилась война. Теперь только и гляди, чтобы в горло своему нанимателю не вцепились…

Бертран еще раз крикнул:

– Хауберт!

И почти тотчас же, раздосадованный, повернулся на скрип двери. А это сам Хауберт-Кольчужка на зов пожаловал. Как не откликнуться, коли эн Бертран призывает столь настойчиво… Красная с мороза рожа глянула из кольчужного капюшона. Толстая рожа. И всегда-то румяная, а сейчас и вовсе пылающая, будто печка. Щеки у брабантца, как у младенчика. Кольчужный ворот подпирает их, будто нарочно ради пухлости подвязанный. На руках у Хауберта возится давешний белый щенок, тяпнуть норовит.

– Нету их, – доложил Хауберт, невольно расплываясь в улыбке. – Никого нету. Ни госпожи, ни брата вашего.

– Может, есть да вы не признали?

– Насчет госпожи – не скажу. Ребята поймали у котлов какую-то бабищу, говорит – стряпуха. Может, это и есть госпожа… Да только очень уж сомнительно. Норовом та баба – сущая корова, да и из себя – в четыре обхвата…

– Болван, – сказал Бертран.

Хауберт ухмыльнулся.

– А что до господина, то тут, мессен, ошибки быть не может. Ежели он вам и вправду брат родной, то уж его-то мы бы всяко узнали…

Бертран зашипел от ярости.

– Так что, – невозмутимо продолжал Хауберт (а улыбка невинная и глаза ясные-ясные), – ушли они неведомым путем. Нет их в замке. Никого нет.

– Понял уж, – проворчал Бертран.

– А пес-то охотничий, – заметил Хауберт, тиская щенка.

Бертран отмолчался.

– А вы зарубить его хотели, – укоризненным тоном продолжал Хауберт.

Бертран продолжал молчать. Хауберт вздохнул всем брюхом, так что загудело, будто в бочке, и глубокомысленно произнес:

– Тут, должно быть, ход подземный есть… Да только кто же знал…

– Вот именно, – сказал Бертран.

Пес, разыгравшись, вцепился Хауберту в кисть руки. Хауберт потрепал его за длинные уши.

– Ишь ты, свирепость показывает… А вы еще зарубить его хотели… Лучше отдали бы мне, если вам не нужен, а?

Бертран не ответил.

Хауберт отпустил щенка на пол. Толстый щенок, прижав уши, принялся усердно вытаскивать из-под Бертрана оленью шкуру.

Хауберт сказал:

– Видать, знал кто-то про ход, коли ушли, а? А вы про него не знаете, а? Может, еще нагоним…

– Это сука моего брата, – проговорил Бертран, с интересом наблюдая за потугами щенка.

– Точно, – оживился Хауберт. – Не иначе, как эта сучка, домна Агнес… Замок-то, что ни говори, в приданое ей достался. Почему бы ей не знать здесь каждый закоулок?

– Ты, свиное отродье! – заревел Бертран. – Какая она тебе «сучка»!

Хауберт моргнул и надул губы.

– Я дело говорю… Мне-то что, мне никакой разницы, как госпожу эту называть…

Поуспокоившись – правда, далеко не сразу – Бертран пояснил:

– Да я про щенка. Сука белая у Константина, видать, ощенилась. Славный щенок.

Хауберт, не отвечая, вышел прочь. Обиделся.

Бертран лежал, смотрел на огонь и на откормленного белого щенка и думал о том, что в Аутафорте, конечно же, имеется подземный ход. И знает об этом ходе домна Агнес де ла Тур. Теперь еще и братец Константин. А он, Бертран, не знает.

Бертран хлопнул ладонью по одеялу рядом с собой, и щенок тотчас запрыгнул к нему. Бертран потрепал его за длинные шелковистые уши.

– Ну что, урожденный де ла Тур, – сказал он. И вздохнул. Глаза его начали закрываться.

Наемники разбрелись по замку. Делали вид, что подземный ход ищут. И будут искать, пока до винного погреба не доберутся.

Кто-то подложил в печь еще одно полено. Бертран тут же встрепенулся, из вороха одеял и шкур высунулся.

– Кто здесь?

– Я, Итье.

Второй сын, четырнадцатилетний подросток, отцова гордость, материно несчастье. Такой же, как сам Бертран, рослый, только в плечах поуже – не вошел еще в силу. И лицом на отца похож – те же удлиненные черты, такие же темные лучистые глаза и рыжеватые волосы. А уж как упрашивал взять с собой в разбойничий набег на владение дядино! Старший сын, даром что отцовым именем наречен, лишь на лютне бряцать горазд (правда, бряцает куда лучше своего знаменитого отца, но не о том сейчас речь). А этот как услыхал – так прямо затрясся, в глазах слезы: возьми да возьми. Мать, госпожа Айнермада, лицом окаменела, но спорить с Бертраном – знала – бесполезно. С самого начала Бертранова затея представлялась ей безнадежной, да только госпожу Айнермаду никто и не спрашивал.

Бертран сперва не сказал сыну младшему ни да, ни нет; а после все-таки взял с собой.

– Говорят, стряпуха какая-то обнаружилась? – спросил Бертран сонно.

Итье поморщился.

– Ужасная женщина.

– А готовит она как, тоже ужасно?

– Откуда мне знать…

– Что, на кухне мясо осталось или все слопали? – осведомился Бертран.

– Осталось.

– Ну так принесите сюда, ужинать будем, – велел Бертран. – И скажите Хауберту, коли еще не пьян, чтобы у ворот хотя бы двух своих бандюг выставил.