Черное солнце - Валерий Большаков Страница 29

— Об этом «чудо-оружии» мало что известно, — сказал он. — Его испытывали на узниках концлагерей, модифицируя их поведение по типу реакций «страх», «любовь», «долг». Пленным приказывали умирать во имя фюрера, и они с радостью, с восторгом отдавали свои жизни за Гитлера. Или трудились — яростно, фанатично, до полного самоотречения. Фон Штромберг задумал создать гипноиндуктор колоссальной мощности, такой, чтобы в поле его излучения оказалась вся планета, всё человечество. Если бы Карлу Людвигу это удалось, то Гитлер стал бы Властелином Мира! Вот для этого-то «оружия возмездия» и создавалась Вальхалла.

— Логично… — протянул Браун.

— Ну не знаю!.. — сказал Рыжий. — Как-то это всё… — Он покрутил пальцами в воздухе.

— Между прочим, — подал голос Сегаль, — с тех пор минуло сто пятьдесят лет. Что же они, арийцы эти, так до сих пор и колупаются под землёй?

— А ты помнишь, — вступил в разговор Купри, — что ментовизор показывал, когда мы Кермаса лечили? Пещеры какие-то!

— Я забыл упомянуть одну маленькую деталь, — криво усмехнулся Помаутук. — Тот тайный проект психоизлучателя, над которым работал фон Штромберг, назывался «Шварце Зонне».

— «Чёрное солнце»! — охнул Рыжий и тут же вскинул руку: — Всё, пастор, я вам верю, как…

Тугарин-Змей расхохотался, а Сихали вдруг почувствовал покалывание и зуд справа на груди. С беспокойством хлопнув по нагрудному карману, он вытащил из него служебный радиофон и молча выслушал сообщение под грифом «Строго секретно. Только для личной передачи».

Илья следил за генруком с нарастающим беспокойством, пока не выдержал и спросил:

— Серьёзное что-то?

— Да, — сухо ответил Тимофей, аккуратно укладывая радиофон обратно в карман и застегивая клапан. — Флоты Евразии, Австралазии и Евроамерики устанавливают блокаду АЗО, даже вшивый Афросоюз послал крейсер «Ассегай». Острова Кергелен, Буве, Крозе, Южная Георгия уже зачищены.

— Да они что, с ума все посходили, что ли?! — заорал Сегаль.

— В МККР уверены, что коварные антаркты испытывают психодинамическое «чудо-оружие».

— Идиоты, — процедил Купри, морща лицо, — что за идиоты!

В салон заглянул пилот, кряжистый Сан Саныч, на объёмистом чреве которого не сходилась рубашка, и поинтересовался:

— Это правда? Ну, про АЗО?

— Истинная, — кивнул Сихали, — беспримесная…

Тимофей отрешённо глядел в иллюминатор, будто вся эта мирская суета его и не касалась.

— Змей, — сказал он, — помнишь капитана Панина? С «Кунашира»?

— А то!

— Убили его, — ровным голосом сообщил Браун. — На Кергелене. Наши-то терпеть не стали, полезли лупить морпехов… Короче, там перепахали плазмой две наших плавбазы — «Кунашир» и «Нунивак». Переплавили всё до твиндека. [58]

— Снимаю свой вердикт, — негромко сказал потрясённый Купри. — Это не идиоты. Это сволочи!

Тимофей рассеянно кивнул, а затем, словно завершив какую-то скрытую работу, встрепенулся.

— Сан Саныч, — приказал он, — заворачивай к Беллинсгаузену. «Новолазаревская» занята десантниками из Международных войск.

— Есть! — Лётчик резво юркнул в пилотскую кабину.

Турбины за бортом подняли вой, «Голубая комета» плавно накренилась, забирая к северо-западу.

— Илья, — сказал Браун железным голосом, — вызывай Океанский патруль. Береговую охрану — в ружьё. ОГ — в полную боевую.

Тугарин-Змей молча козырнул и выдвинул консоль бортового компьютера, набирая коды по памяти.

— Что же это будет?.. — растерянно пробормотал Помаутук.

— Война, — коротко бросил Сихали.

13 декабря, 12 часов 40 минут.

Станция «Беллинсгаузен».

Станция «Беллинсгаузен» расположилась на юго-западной оконечности острова Ватерлоо, [59]у бухты Ардли, рядом с полуостровом того же названия. Или островом? В общем, когда отлив, то полуостров Ардли соединён узкой косой с основным берегом, а в прилив перешеек скрывался под водою.

Станция хорошо вписалась между двумя утесистыми мысами, её параллелепипеды и купола заняли обширную террасу из постепенно поднимавшихся галечных валов, покрытых пучками кустистого мха. Террасу прорезал ручей, вытекавший из озера Китеж, через него был перекинут трап — «мост Ватерлоо», а неподалеку, на холме, крепко сидела бревенчатая церковь Св. Троицы.

Летняя пора баловала «беллинсгаузенцев» — небеса тутошние почти всегда пасмурны, и вдруг солнышко в безветренную погоду!

На южных склонах холмов лежали снежники. Снег был мокрый, ноздреватый, он таял и подтекал, размывая суглинистый грунт. Ручейки, мутные или прозрачные, ласкали слух самим звуком журчания, таким необычным для Антарктиды, и спадали с обрыва в бухту, где у самой воды громоздились причудливые скалы, а каменистые пляжи были облюбованы пингвинами. Привычных Брауну «аделек» видно не было, всё больше шлялись пингвины бородатые — их ещё называли антарктическими, и ослиные, иначе — папуа. Почему бородатые, ещё можно было понять — у этих птичек, ростом с «аделек», от уха до уха, поперёк белого горла, проходила узенькая полоска чёрных перьев. А вот почему пингвинов папуа, красноносых и краснолапых, прозвали ослиными, неясно. Говорили, что из-за крика, подобного тому, что издают ишаки, однако, когда Тимофей Браун приближался к папуа, те издавали обычное пингвинье карканье, хриплое и не шибко музыкальное. Что к чему?..

— А вони-то… — проворчал Илья, морща нос, — удушливый запах птичьего помёта раздражал его обоняние.

— Поделикатней, Илья, поделикатней, — улыбнулся Сихали. — Всё ж таки пингвин — символ АЗО.

С Нового аэродрома [60]они шли пешком вдоль берега моря. Пингвины, как и везде, не разбегались, завидя людей, а гурьбой, точно маленькие дети, спешили навстречу: одни, неуклюже переваливаясь, торопливо ковыляли, другие, плюхнувшись на рыхлый снег, скользили на пузе, как на санках, отталкиваясь ногами и култышками крыльев. Вставали перед Сихали и каркали на разные голоса. Тимофей начинал наступать на них — передние пятились и наталкивались на задних, те начинали их клевать и бить крыльями. Передние давали сдачи. И пошла потасовка…

В распадках, на островках ещё не растаявшего снега, возлежали тюлени — видать, жарко им было на тёмной гальке. У приливной трещины во льду грелся на солнце морской леопард. Шурик Рыжий с трудом разбудил его, толкая палкой в бок. Хищник лениво поднял голову, посмотрел на приставалу мутным взглядом, зевнул и опять заснул, уронив голову на обточенные морем камни.