Охотник на санги - Елена Жаринова Страница 29

Доктор Альберто Мартинес кормил белых мышей. В лабораториях института эти жертвы науки гибли сотнями, но несколько любимцев нашли приют в кабинете доктора. Осторожно поводя усиками, зверьки принюхивались к ладони Мартинеса и выбирали из кормовой смеси орехи покрупнее.

– Сеньор Мартинес, к вам падре! – объявила секретарша, пропуская в кабинет высокого седовласого священника.

– Мигель! – обрадовался Мартинес, закрывая клетку с мышами. – Вот неожиданность! Садись, садись. Ирена, принесите нам кофе.

Через пять минут доктор Мартинес убедился, что с его старым другом что-то происходит. Священник молчал, чашка дрожала в его руке, и он все время подносил ладонь ко лбу, словно утирая пот. Нахмурившись, ученый спросил:

– Мигель, с тобой все в порядке? Ты здоров?

Падре поднял лицо, и доктор поразился отчаянию, которое оно выражало.

– Не знаю, Альберто, не знаю… Я не успел ничего обдумать. Я не мог даже молиться. Мне надо было срочно поделиться этим с тобой.

Священник положил на стол помятую книжку карманного формата. Надев очки, Мартинес взял ее в руки. «Тайна, вырванная у смерти». Книжка, вокруг которой поднялся такой шум. На обложке – вульгарная красотка. Спустив очки на нос, Мартинес уставился на священника.

– Ты хотел поделиться этим?

– Ты должен срочно прочесть эту книгу, – взволнованно сказал падре Мигель. – Это подробное описание того, что происходит с душой после смерти.

– Помилуй, Мигель, – прищурился Мартинес, – мне кажется, в организации, которую ты представляешь, об этом все известно уже две тысячи лет…

– Сейчас не время иронизировать, Альберто! – воскликнул священник. – То, что здесь написано, перевернет представление о Вселенной и в церкви, и в научном мире!

– Мигель, успокойся, – опешил Мартинес, раздумывая, не вызвать ли врача. – С чего бы тебе всерьез относиться к бульварному чтиву?

– А вот с чего! – Падре схватил книгу, перелистал ее до какой-то страницы и лихорадочно стал совать прямо в лицо другу. – Когда ты прочитаешь, ты все поймешь. Это послание! Наш дорогой Энрике нашел способ послать нам весть… Здесь написано про нас! Написано то, чего никто, кроме нас троих, не мог знать! Я связывался с автором, с этим Марио Фриасом, это совершенно посторонний человек, он живет в Аргентине. Он сам не понимает, что подвигло его взяться за перо. И знаешь, что он еще сказал? Что он рад интересу к своей персоне со стороны католической церкви, так как уверен, что слышал голоса. Понимаешь, Альберто? Энрике Торес связался с ним с Того Света и продиктовал эту книгу. Он вырвал у смерти тайну!

– Мигель, ты все тот же неисправимый романтик, – улыбнулся Мартинес. – Ну допустим, ты прав. Допустим, эта книга, одна из тысяч подобных, рассказывает правду. Нам-то что до этого? Для чего заглядывать вперед и узнавать то, что и так каждый выяснит в свой черед? Мертвые там, мы здесь, и давайте оставим друг друга в покое! Я тебя просто не узнаю, Мигель. Разве мы не должны с почтением относиться к таинству смерти?

– Так оно и было, Альберто, пока человечество находилось в младенческом возрасте! – воскликнул падре. – Бог ограждал нас от многих знаний, как взрослому надлежит ограждать ребенка. Но мы созрели. Пришло время, и Бог позволил нашему другу открыть завесу над страной, откуда ни один не возвращался. Теперь бессмертие души перестанет быть камнем преткновения между верой и знанием. В общем, я не скажу больше ни слова. Текст этой книги не требует иных доказательств. Пообещай мне, что ты ее прочитаешь, и тогда мы вернемся к разговору.

Падре Мигель стремительно вышел. Альберто Мартинес долго смотрел на закрывшуюся дверь. Потом перевел взгляд на фотографию, которая всегда стояла на его рабочем столе – и когда он был начинающим исследователем, и теперь, когда к его мнению прислушиваются самые авторитетные ученые мира.

Трое друзей. Два веселых студента и молодой священник. Какие разные судьбы… Но при этом – сколько общего… Как будто фотография оказалась магической, и люди, попавшие в объектив, теперь навеки скованы незримыми цепями рока.

Падре Мигель… В молодости, едва начав свое служение, он пережил сильнейшее искушение. Страсть… Она работала спасательницей на пляже, а вечерами в баре пела песни под гитару. Она завязывала длинные меднокаштановые волосы в два хвоста и ярко подводила русалочьи глаза. И тело у нее было медное, словно покрытое золотой чешуей. Когда она с вышки прыгала в море, казалось, что это плещет хвостом большая рыба…

Энрике, Альберто и Мигель – все трое были влюблены в Рыбу. Это было не соперничество, это было братство. Лишь Мигеля связывали обеты, остальные были свободны. Но дух противоречия толкнул ее к молодому священнику. Раньше Мигель боролся с искушением один на один, теперь силы его противника удвоились.

Мигель едва не сошел с ума, пока метался между Богом и женщиной. В конце концов он сделал выбор, он решил отказаться от карьеры… Но Бог жестоко наказал его за отступничество.

Выйдя на катере в шторм, Рыба погибла.

Мигель сутки провел на коленях перед распятием. Из церкви его унесли в глубоком обмороке, от которого он не скоро очнулся. С тех пор все личные помыслы он положил на алтарь веры.

А он сам, Альберто? Он тоже отказался от личного счастья и всю жизнь служил своему божеству – науке. Он никогда не гнался за сенсациями. Просто есть на свете справедливость, и теперь его терпение и трудолюбие начинают приносить плоды…

Единственным из них, кто прожил нормальную человеческую жизнь, был Энрике Торес. Он женился, родил детей и стал известным психотерапевтом. В сорок пять лет Энрике узнал, что смертельно болен. Он умер, едва ему исполнился пятьдесят один год.

Альберто вспомнил их последнюю встречу втроем – за несколько месяцев до смерти Энрике. Торес был уже слаб, но он сам завел разговор о смерти. Он говорил хрипло, задыхаясь, очень взволнованно.

– Что такое страх смерти? Страх попасть в страну, откуда ни один не возвращался? Страх перед неизвестностью? Ты говоришь, Мигель, что смерть – это переход в лучший мир. А ты уверен, что тот мир – лучший? Ты уверен, что он вообще есть? Не надо, Мигель, не смей мне возражать. Вот человек, – Энрике хлопнул себя ладонью по груди, – который точно знает дату своей смерти. Перед этим знанием твои прописные истины пошлы. Если бы ты – не дай тебе бог! – оказался на моем месте, если дело бы дошло до смертных судорог, неужели ты спокойно и уверенно считал бы их всего лишь таможенной волокитой? Увы, Мигель. Я знаю: там ничего нет. Страх смерти свойственен даже бактериям – Альберто не даст соврать. Каждая клетка в нашем теле боится небытия. Именно этот дремучий инстинкт – истина. Остальное – фантазии. Жалкие попытки преодолеть страх. Научиться с ним жить.