Дороги богов - Галина Львовна Романова Страница 28

— Ну и что с того? — удивился я.

— Если она умрет, я должен буду исполнить клятву и расстаться с жизнью, — вздохнул Ворон. — Но если бы ты знал, как я хочу жить!

Теперь мне многое стало в нем понятно — и его нарочитая неспешность, когда мы просто ехали шагом, тогда как могли мчаться рысью, и то, что сейчас мы сидели на траве и глядели вдаль. Ворон надеялся задержаться в пути как можно дольше в надежде, что его жена успеет умереть до его возвращения. Тогда ее похоронят одну, а он останется в живых — ведь вскрывать могилы нельзя, чтобы не пробудить спящего вечным сном для мести живущим.

— Не понимаю, — сознался я, — почему тогда ты вообще едешь домой? Не хочешь умирать — не езди туда совсем! Почему ты должен исполнять эту клятву? Она ведь потребовала от тебя заведомо невозможного!

— Мста из их рода, — серьезно возразил мне Ворон. — Боги присудили мне смерть. Нельзя спорить с судьбой!.. И оставим этот разговор!

Он решительно поднялся с земли, подошел к коню и вскочил в седло.

— И потом, — добавил он, не глядя на меня, — я очень ее люблю и не знаю, смогу ли жить без нее.

Через несколько дней мы приехали в город, где жил Ворон.

Все поля, луга и леса, через которые мы проезжали, принадлежали людям, называвшим себя лютичами, одним из венетских племен. Они жили в народоправстве и управляли ими старейшины. В том городе, где жил Ворон, был свой старейшина, именовавшийся князем-воеводой. Ворон когда-то давно оказал ему помощь, и тот позволил чужаку жить среди них. Община дала ему дом, за которым в его отсутствие надлежаще приглядывали, а когда он завел молодую жену, то обзавелся и хозяйством.

Земля здесь родила обильно, не так, как на моем родном севере. Мы приехали в земли венетов в первые дни осени, когда в воздухе еще держится тепло и чувствуется дыхание лета. На полях уже всходили озими, на огородах зрели овощи — многие из них я видел впервые. Сады ломились от яблок. Глядя во все глаза на невиданное в фиордах изобилие, я невольно начинал любить эту землю за ее щедрость.

Город был очень похож на то памятное мне поселение варягов-бодричей, где я встретился с Рюриком. Тот же холм над берегом Лабы, те же сложенные из толстых, в два обхвата, бревен стены, над которыми высились кровли. Такие же ворота, над которыми была срублена башня, вал и ров. Вблизи града раскинулись дворы людей, которым не хватило места за оградой. Но подворье Ворона стояло за стеной.

Еще когда мы только подъезжали, он объяснил мне кое-что об обряде похорон, и я не удивился некоторому сходству обычаев с северными. Ведь земля едина, как и небо, мир мертвых тоже един, и добраться до него можно только по одной дороге. Поэтому я ждал распахнутых настежь ворот, белых холстин, означающих траур, проломанной стены и, самое главное, свежего кургана на соседнем холме, — знака того, что на погосте появился новый житель.

Но ничего этого не было, хотя присматривающие за домом люди и ходили присмиревшие и понурые. Перед Вороном, засуетившись, распахнули ворота. К нему сбежались женщины, оглашая двор причитаниями, из которых явствовало только одно — Мста была еще жива.

Бросив коня на дворе, Ворон широким, быстрым шагом устремился в дом. Я чуть задержался, озираясь.

На первый взгляд здесь все напоминало град моего отца — большой дружинный дом, клети для скота и припасов, пекарня и кузня, позади общинный дом слуг. Только все это было сложено из бревен, под деревянными крышами, а окна и кровли были украшены резьбой так искусно, что у меня захватило дух.

Узнав, что вернулся хозяин, на дворе засуетились люди. Коня куда-то увели, из двери в дверь засновали женщины. Все делалось без суеты, с приличествующей общему горю строгостью. Обо мне забыли, и я некоторое время простоял в воротах как потерянный, пока человек, запиравший их, не толкнул меня, чтобы я посторонился.

Наречие этих людей я понимал еще меньше — десяток слов, те, что по дороге объяснил мне Ворон. Кое-как расспросив какую-то женщину, я прошел в большой дом в поисках своего спутника и наставника.

Он был на женской половине дома, там, где сейчас говорили только шепотом и двигались на цыпочках. В спертом воздухе чувствовался запах пряностей и травяных взваров. В темном углу бормотали что-то над горшком две женщины-знахарки.

Постель хозяйки была отделена от лож других женщин, ткацких станков и сундуков с добром чистым полотном. Я осторожно подошел ближе, каждый миг ожидая, что меня погонят, — заходить к чужой жене, тем более когда рядом был муж, нельзя. Но я не знал тут никого, кроме Ворона, и хотел быть с ним.

Отогнув полог, я увидел невысокое широкое ложе, застеленное шкурами. Над изголовьем в стене торчал нож с костяной рукоятью, призванный отгонять злых духов. Пучки чародейных трав были разбросаны вокруг, ясно ощущался приторный запах каких-то зелий. Видимо, совсем недавно здесь был совершен над умирающей какой-то обряд.

На постели, вытянувшись, лежала молодая, моих лет, высокая и невероятно красивая женщина. Темные, как у Ворона, волосы ее рассыпались по ложу, обрамляя ее исхудавшее, но еще прекрасное лицо, на котором ярко горели большие бездонные глаза и алые губы. Лихорадочный румянец покрывал ее впалые от болезни щеки. Под рубашкой тонкого полотна угадывалось тело, столь соблазнительное, что даже я ощутил жгучее желание сжать ее в объятиях.

Что же говорить о Вороне, сидевшем рядом с нею и державшем ее тонкую руку в своих ладонях. Чуть наклонившись вперед, он жадно смотрел в ее лицо горящим взором. Оба молчали, глядя друг на друга, и по этому молчанию и напряжению я понял, что мой наставник действительно любил эту женщину и не мог представить себе жизни без нее.

Мста вдруг вздохнула и тихо заговорила.

— Умру я, — произнесла она печальным грудным голосом, от которого во мне все перевернулось. — Скоро уже…

— Не говори так! Не надо, — пылко оборвал ее Ворон. Поднеся ее безвольные руки к своим губам, он жадно целовал ее тонкие пальцы, не сводя с бледного лица горящих глаз.

— Устала я… Отмучиться бы скорее!

— За что боги так жестоки! — воскликнул Ворон. — Почему?.. Ведь ты ведунья, Мста! Поведай, за что нам эта кара!

Впервые в его всегда спокойном голосе прорвались слезы.

— Ведунья я, — прошептала женщина. — Тайные знания мне ведомы, людям о таких и не снилось… В обмен на них обещалась я хранить себя, не дарить сердца мужчине, не носить под сердцем дитя любви… А увидела тебя — и обо всем забыла… Не должна я была становиться твоею. Это расплата!

— Расплата, — глухо, спрятав лицо в ладонях жены, повторил Ворон.

— Умру — исполнишь, в чем клялся?

Мне показалось, что плечи Ворона вздрогнули. Он застыл, словно окаменел, потом медленно склонился ниже, словно от непосильного груза.

— Да, — еле разобрал я.

Мста откинулась назад, глубоко вздохнула, прикрывая глаза длинными ресницами. Я очарованно смотрел на ее прекрасное лицо, которое совсем скоро овеет холодом смерть, и мне показалось, что на нем промелькнула тень скрытого торжества. Умирающая радовалась. Но чему? Безраздельной любви мужа или чему-то еще?.. Мне вдруг пришли на ум слова самого Ворона: «Возможно, она одна из богинь, изгнанная на землю, чтобы научиться добру…» А что, если это правда?