Топот бессмертных - Илья Те Страница 28

– Нет, Бельчище. Ляжем спать и не проснемся. Надо сидеть до утра на стреме. Знаешь, что такое сидеть на стреме? Начеку, значит. Мониторинг, андерстенд? Не дежурить один за другим, а именно обоим сидеть. На стреме сидят, когда сильно очкуют. Или когда попадалово. Андерстенд? А то мало ли. Ты меня вообще понимаешь? Нет?

Белошапочка вздохнул и откинул свой рюкзак в сторону. Очевидно, это значило, что он понял.

Глядя на напарника, «Санья» скуксился. Возможности разговаривать остро не хватало. Он, Аспирин, мог думать про действия и мысли Белька что угодно. Но не факт, что Белек будет думать и действовать именно так. Он же не понимает, сидя спиной к гуще леса, почему Аспирин посадил его подобным образом – самым первым. Когда гипотетический, но вполне реальный сейчас мутант или просто добрая тварюшка из Зоны преодолеет защитный периметр, тогда следующим защитным периметром для сталкера станет как раз Белошапочка собственной персоной. Возможно, Белошапочка думает именно так. На самом же деле все обстояло совсем наоборот. Вооруженный трещоткой Аспирин лег дальше от чащи, но ближе к поляне – поскольку опасность, по его мнению, в большей степени исходила именно оттуда. Аспирин не стеснялся таких мелочей и не испытывал особого желания кому-то их объяснять, но все же…

– Эх, Бельчище, Бельчище, – сокрушенно выдохнул сталкер. – Давай я тебя нормальной речи немного поучу, достало меня твое безмолвие, понимаешь? Сайлент хилл какой-то. Ну чё, согласен?

Услышав вопрос, Белошапка важно повернул голову.

– Сокласен, – выдавил он с ужасным акцентом. – Конечно, сокласен, сталкер.

* * *

Аспирин был зол. До этого, оказывается, скандинавский ушлепыш молчал из чувства глубокого, так сказать, стеснения. Русский он учил по какой-то заумной книге, таскавшейся у него в рюкзаке, но говорить не решался. Как всякого толкового иностранца, его интересовала русская грамматика, а вот словарный запас был катастрофически мал. Писать он также не мог и с произношением не заморачивался.

Аспирин решил восполнить этот пробел – беседой, так сказать, с носителем. Странный, почти непонятный обоим разговор продолжался полночи. Точки соприкосновения подбирались медленно, неохотно. Аспирин указывал на какие-то вещи или рисовал их в блокноте, потом по нескольку раз повторял их названия, стараясь, чтобы Белошапочка запоминал. У гомика, как ни странно, оказался талант к языкам – схватывал он на лету и запоминал огромное количество слов, пользуясь, очевидно, какой-то неизвестной сталкеру ассоциативной системой.

Со своей стороны интурист пытался чему-то обучать Аспирина, однако тот обучался хреновато – о чем прекрасно знал со школы. Так что взаимного обмена культур не получилось. Так сказать, не срослось.

В любом случае, посмеиваясь друг на другом, оба не замечали, как летит время. Страх, первые напряженные часы, само ожидание внезапной атаки – все это медленно выветривалось, отступало на второй план. И лежащий под рукой пистолет, и разложенные на земле обоймы уже не казались чем-то неотъемлемым и необходимым. Не крайне необходимым. Не панацеей, во всяком случае.

Заболтавшись, оба стали понимать, что могут наконец полноценно разговаривать. Не столько сами слова становились понятны, но произношение, оттенки значений, даже намеки и несложный юмор. Бессонная ночь словно стала настройкой друг под друга, словно бы радио поймало нужную волну. Чередуя эту роль приемника и передатчика, сталкер и интурист вдруг перестали казаться друг другу далекими, безмолвными существами, но стали в глазах друг друга настоящими, полноценными людьми. Еще не близкими, но по крайней мере знакомыми и доверяющими друг другу. Аспирин отдавал себе отчет, что одной ночи для изучения русского языка при всех талантах Белошапочки недостаточно. Тем не менее под утро скандинав лопотал уже достаточно сносно и, кроме «я кафарю по-рюсски», мог спросить или изложить практически все, за исключением, конечно, теории относительности и воспоминаний о первом сексе. Сталкер подумал, что тут определенно сказывалось влияние Зоны. Ведь всего лишь какие-то часы у костра! И что? Его уже понимает без спирта доселе безмолвный иностранец. Или делает вид, что понимает?

– Скажи, – спросил Аспирин ближе к утру, – что все-таки произошло на поляне? Я имею в виду не нападение кабанов, а то, что вы бросились на меня. Это было… запланированно?

Услышав вопрос, Белошапочка сразу скуксился. Радостное настроение, охватившее интуриста в процессе пополнения словарного запаса и ничего не значащей беседы со вторым выжившим в ужасной бойне человеком, вдохнуло в Белошапочку бодрость. Однако возвращение к событию, приведшему к гибели его друзей, не расстроить юношу не могло. Брови интуриста сдвинулись. Лицо стало строгим и комично-серьезным.

Аспирин понимал своего единственного спутника. Рядом с длинным, тощим, сухим, но твердым как камень сталкером Белошапочка был абсолютно беззащитен. И если бы Аспирину вздумалось предъявить за действия прочих мертвых интуристов, Белошапочке оставалось только сыграть в ящик.

– Ты не молчи. Это важный для меня вопрос, – продолжил сталкер как можно мягче, чтобы не пугать. – Ну?

Белошапочка шумно выдохнул.

– Мне путет трутно обо фсем расскасать.

– А я, прикинь, никуда не тороплюсь, – подбодрил Аспирин.

Сбивчивый рассказ Белошапочки, как ни странно, оказался коротким.

Четыре месяца назад ему, как и всем остальным участникам группы, поставили индивидуальный диагноз. В случае Белошапочки это был сахарный диабет, в особой, не слишком распространенной форме. Молодого человека, преуспевающего программиста крупной компании ждала смерть в ближайшие два-три года. Пока внешние признаки его здоровья сохранялись. Именно это, как он выяснил похоже, стало решающим фактором для отбора в экспедицию «смертников».

Все остальные участники группы, которую повел за собой Аспирин, были похожи на Белошапочку, словно капли воды. У кого-то был рак, у кого-то проблемы с сердцем, злокачественные опухоли и прочее, и прочее, и прочее. Но неизменным было одно – смертельный диагноз поставили всем недавно. Все «больные» были мобильны и имели хорошую спортивную подготовку.

Это не была операция спецслужб или чья-то частная инициатива. Всех участников – пригласили. На добровольной основе. Предложив волшебное исцеление. За офигенные бабки.

Во всем мире слышали о страшных чудесах Разлома и других Зон Посещения. И хоть человечество не сумело разгадать природы необычных свойств инопланетных артефактов, но так называемый пресловутый хабар активно применялся в космонавтике, транспорте, связи, энергетике, промышленном производстве и, разумеется, в медицине.

Однако панацеи не предлагал.

Вечная жизнь, как и вечное счастье, оставалось вещью недостижимой. И лично для Белошапочки в решении отправиться на Дальний Восток России, можно сказать, на самый край света (с точки зрения европейца-то), в дикую, ужасающую местность закрытой зоны, сыграло множество факторов. Прежде всего – надежда. Его собственная жизнь была фактически кончена. Диагноз, поставленный врачами, был неизменен и тверд. Лекарства не предлагались. Ни хирургия, ни химия ему помочь не могли. Отсрочить – да. Но излечить было невозможно принципиально. Его случай казался уникальным, однако отыскать по всему многомиллиардному миру двенадцать человек, смертельно больных, в хорошей спортивной форме, но при этом больных неизлечимо, оказалось несложно. Все они пришли сюда за надеждой, которую не мог дать никто другой.