Лебедь Белая - Олег Велесов Страница 28

Град Голунь Киев-граду ничем не уступит: ни многолюдством, ни богатством, ни силою. Разница лишь в том, что Киев стоит на взгорье, оберегая жителей от вражьих набегов неподъёмной крутизной земляных склонов и дубовыми стенами, а Голунь будто и не боится никого – ни стен тебе крепких, ни вала защитного, ни худенькой крепостицы, кои ставят даже в малых городах. Когда показались первые строения, я встал, поклонился городу в пояс и прошептал в мыслях: здравствуй господине мой, как жил-поживал, покудова меня не было? Выпрямился, успел заметить усмешку на тонких губах Милонега. Оно понятно: город не князь, непочто ему кланяться, смешно это. Однако вслух витязь ничего не сказал, промолчал. Другие тоже промолчали, и только Белорыбица прошипел сквозь зубы бранное слово.

У самых городских пределов нас встретили вершники. Вежливо поздоровались с Перемышлем Военежичем, переглянулись с Милонегом, отозвали в сторону поговорить. Военежич с булгарским болярином поехали дальше, а милонегова дружина поотстала. Я призадумался: с чего бы так? Но спрашивать не стал, надо будет – скажут.

Сухач при виде города оживился. Всем его пешим мытарствам конец пришёл, обрадовался, неразумный, решил, отдохнёт. Рано. Сейчас самые труды начнутся, сейчас Милославу искать надо, так что побегать придётся достаточно, и даже больше, чем до этого. Куда она пошла, где прячется? Да и как встретит, коли найдём? В последний раз, помниться, она меня таким взглядом одарила – под градом стрел устоять проще.

Ну да стерпим. Мне ейная бабка заветную вещицу дала, по которой Милослава хоть и не с радостью, но с покорностью за мною последует. Посмотрим, так ли это.

Подъехал Милонег, и не глядя на меня, сказал:

– Гости знатные рекою прибыли. Из Киева. Встретить надобно. А ты слов моих не забывай, надумаешь в дружину – приходи.

И ударил коня пятками. Я чуть прикрыл глаза от поднявшейся пыли и подумал: знаю, кого встречать едешь – ромея, не иначе. Если верить словам Сухача, что Фурий тоже в Голунь следует, а коли ещё меч мой на поясе витязя припомнить – всё в единый клубок сматывается. И встреча наша с ромеем рано или поздно тоже смотается; придёт час, всё с него до малой ниточки стребую.

Я поправил суму на плече и махнул Сухачу: идём.

В Голуни я не был давно, но куда идти знал. Ещё в прошлую жизнь свёл меня случай с человеком по имени Капуста. Чудное имя для мужа, который в огородниках никогда не был. Держал он гостиный двор на Заходном конце, и с того жил в достатке. Как к сему дню его жизнь сложилась, только боги ведают, но, думаю, остался он на прежнем месте. Слишком уж кряжист был этот Капуста, куда корнями прирос, оттуда не сдвинешь.

Я не обманулся. Гостиный двор всё так же стоял в серёдке Заходного конца, и даже изрядно вырос. Некогда за невысоким тыном стояла изба на подклети и амбар, а теперь ну прям хоромы княжьи. Разрослась изба вдвое против прежнего, унеслась в небо высоким теремом под четырёхскатной крышей. И не тыном уже двор огорожен, но прочным дощатым забором с широкими воротами и калитками по бокам. Прихватил Капуста землицы у соседей, поставил и конюшню добрую, и овин, и даже баньку срубил, чтоб было где гостям пыль дорожную смыть. А в довершении всего повесил над воротами вывеску «Капустин двор» чтоб, значит, издалека видел приезжий люд, куда идти.

Мы вошли в ворота, остановились. Слева дюжий холоп чистил коня; окунал в чан с водой пучок лыка и стирал с лошадиных боков засохшую грязь. Справа трое мужей в чистых рубахах, в свободных портах сидели в ряд под навесом, судили о делах, черпали из ендовы холодный квас. Сразу видно, гости торговые, богатые, а стало быть, и цены у Капусты не бедные. Я хлопнул по гашнику в надежде отыскать там хоть медный грошик, не отыскал. Да и откуда у меня после всех бед гроши? Ну да коли Волох позволит, сыщется нам место под Капустиной крышей.

Едва мы подошли к крыльцу, как из подклети выпорхнула старушка, похожая на засохший стручок гороха, и начала трясти пальцем.

– Я вас, ледащих! Куды прётесь? Нечто не видно, что двор богатый и вам, оборванцам, на нём делать нечего? – и накинулась на холопа чистившего коня. – А ты куды смотришь, голова нерадивая? В погреб тебя запереть, чтоб вдругорядь глазами по сторонам водил!

Холоп начал было оправдываться и одновременно примеряться к нам взглядом, раздумывая, каким образом гнать со двора непрошеных гостей, да не успел. Я спустил с плеча суму, поклонился старушке в пояс, улыбнулся:

– Али не признала, Радиловна?

Старушка, всё ещё потрясая пальцем, прищурилась, повернулась ко мне от солнца, чтобы разглядеть лучше, и всплеснула руками.

– Да неужто…

– Ныне меня Гореславом люди зовут, – остановил я её. – И вы тако же зовите.

Радиловна закивала понимающе, схватила меня под руку и потянула к крыльцу.

– Святая Макошь, вот ведь не чаяла. Радость-то какая! Пойдём, батюшка мой. Что ж ты на пороге.

– Гореслав, стало быть? – услышал я сочный бас.

По ступенькам спускался муж с плечами не про каждый дверной проём. Да, изменился Капуста, раздался вширь, окреп, как вилок по осени, но характером не поменялся ничуть. Он обхватил меня ручищами, сжал и принялся нахлопывать по спине широченной ладонью.

– Вот ведь, вот ведь, – приговаривал он после каждого хлопка. – Вернулся сын блудный!

Такие объятья больше походили на пытку, и я взмолился:

– Хватит, друже мой! Эдак всю душу с меня вытрясешь, а нам с тобой поговорить есть о чём.

– Верно, – согласился Капуста, отпуская меня. – Ну давай, давай в горницу… Как же я рад тебе!

Ну хоть где-то мне рады, а то последнее время ничего кроме косых взглядов да обмана на моём пути не встречалось.

За свою жизнь мне довелось побывать во многих гостиных дворах, и двор моего друга Капусты от них ничем не отличался, разве что занавески на окнах иной раскраски были. А так на вид обычная харчевня: столы посередь горницы, печь у стены, стряпуха с ухватом. Я было подумал, что мы здесь где-нибудь сядем, перекусим, побеседуем, но Капуста потянул меня дальше, в упечь. Там, за плотным покрывалом прятался вход в малую клеть. Капуста зажёг лучину, поставил её на стол и указал на лавку: садитесь. Мы с Сухачом сели.

– Больших гостей здесь потчую, – подмигнув, поведал Капуста и окликнул кухонного холопа. – Квасу нам принеси и того поросёночка, что новый гость заказал. – А стряпухе скажи: пусть другого запечёт. Ничего страшного, подождёт гость.

Я спросил:

– Как отец мой поживает?

– Хорошо поживает, да продлит Макошь его нить до самого окоёма. И мы, слава Дажьбогу, не жалуемся. А братец твой младший гоголем ходит.

– Он сызмальства такой, – отмахнулся я. – А матушка?

Капуста вздохнул, приложил пальцы ко лбу.