Память всех слов. Сказания Меекханского пограничья - Роберт М. Вегнер Страница 27

Это был хороший ответ. Правдивый и искренний.

Но он породил лишь снисходительную улыбку, при виде которой рука, державшая оружие, дрогнула.

– Правда? – Она подняла брови и прикрыла рот ладонью, смеясь воину прямо в глаза. – А разве ваши Знающие не утверждают, что душа – это книга, куда записывается вся жизнь человека? Его поступки, эмоции, воспоминания, его благородство и подлость? Что человек – это душа, а тело – лишь куча костей и мяса, и ничего более? Так как? Чувствовал ли ты хоть раз, как что-то в тебе появляется? Например, после смерти близкого человека? Разве не ощущал ты лишь утрату? Уход. Почувствовал ли ты это, когда умер твой отец? А брат? А мать? Она не родилась как иссарам. Разве ее душа тоже отправилась в мифическую полноту? Знаешь, что происходит, когда ты вольешь в кубок с водой ложку вина? Даже ребенок ощутит изменение вкуса. А когда бы ты влил несколько ложек? А десяток? Или умри внезапно много твоих побратимов, стал бы ты другим человеком? А разве после войн между племенами те, кто выжил, превращаются в других людей? Потому что фрагменты душ других иссарам отпечатали на них свое клеймо? Общей души не существует, глупец, ее не может существовать, потому что тогда вы перестали бы быть людьми – теми, кого считают людьми в большей части мира. Кем бы вы стали, если б каждая смерть в племени изменяла сущность вашей личности?

Он покачал головой, и это было единственное возражение, на какое он решился, потому что своему горлу он сейчас совсем не доверял. Лицо ее моментально окаменело в гримасе презрения:

– Слепец в стране слепцов. Первый шаг к глупости – это перестать задавать неудобные вопросы. Ты уже не иссар? Зачем ты притворяешься? Я ведь вижу, как ты всякое утро протираешь клинки мечей влажной тряпочкой, чтобы их напоить, а всякий вечер склоняешь голову в сторону закатного солнца. Вижу, как ты ставишь ноги, когда мимо проходит вооруженный мужчина, и с каким презрением смотришь на того, кто не кланяется твоей богине.

Она ухватилась за клинок меча. Он смотрел на это как загипнотизированный: черный клинок был острее бритвы.

– Что, собственно, держит тебя около меня? Страх? Нет, – ответила она сама себе. – Честь, а скорее, какое-то дикое, глупое, первичное чувство верности, которое вырезано в твоей голове племенными россказнями. Общая душа? Ваши души после смерти идут в Дом Сна. Кендет’х? Дорога? Какая дорога? Куда она ведет? К мифическому концу времен? Этот конец уже наступил, а вы и не заметили. А может, к искуплению? Какому? За что? Вы помните? Нет! Харуда был глупцом, болваном, несчастным придурком, который напомнил остальным о Баэльта’Матран, чтобы объединить горсть пустынных племен, без которых мир стал бы лучше. Да что там, вы и не должны были бы существовать, но она решила, что позволит вам жить. Сука. Ловкая и пронырливая сверх всяческой меры. Посеять зерно, миф о собственном существовании, прежде чем издаст первый крик…

Она без труда отвела клинок в сторону.

– Не наставляй на меня оружие, которое я тебе вручила, – прошипела она. – Никогда. И не пытайся говорить мне, кем ты являешься, а кем не являешься. Это я такое решаю. Для меня ты батхи – комок, сущность между куском грязи и человеческим существом. До этой поры тебя формировали обычаи и законы народа, среди которого ты воспитывался. Понимаешь, что это значит?

– Нет.

– Означает, что, вырасти ты с меекханцами, был бы ты одним из них, работал бы и сражался во славу Империи. Если бы вырастили тебя пустынные номады, ты ездил бы на верблюдах и нападал на караваны. А родись ты на побережье, ловил бы рыбу или строил корабли. Понимаешь? На самом деле тебя нет, никогда не было, тебя оформили другие по их образу и подобию, включая и их человекоподобие. Истинным человеком ты станешь, лишь когда сам выберешь свою дорогу.

Он слушал, не понимая, о чем она говорит, потому что не впервые она потчевала его такой глупостью, но не отводил взгляда от ее маленькой руки, сжатой на клинке ифира, а в голове его пульсировала одна мысль. Она ведь должна уже отрезать себе пальцы. Малышка Канна проследила за его взглядом.

– Ты удивлен? Эти клинки не могут меня ранить, дурак. Посмотри еще раз на свои мечи и на то, на чем ты стоишь.

Он взглянул. Скала – черная, словно вулканическая, гладкая и стекловидная. И черные, лоснящиеся, словно обсидиан, клинки.

– Ты все еще думаешь, что я сделала их из песка пустыни?

– Что они такое?

– Мрак в чистой форме. Обида, ложь и нарушенные клятвы. И помни. Они мои. Ты их только носишь.

Он прикрыл глаза, чтобы не смотреть на безумие, на чешуйчатое, скользкое нечто, что таилось на дне ее зрачков.

– Этот плач. Как часто ты его слышишь?

И задрожал, когда она ответила, потому что в тот момент он был уверен, что она говорит правду, и только правду. Воцарилось молчание, оно длилось и длилось, а у него не было сил открыть глаза.

– Мы поедем на юг. Далеко, за пустыню. Владычица Судьбы хотела, чтобы я приняла участие в одной игре, которую она ведет, а потому мы встанем у ног Агара-от-Огня, и лучше бы, чтобы он не приветствовал нас слишком горячо.

Голос ее изменился, снова звучал нормально, почти дружески.

– Это была шутка. Мы проведаем комнату, которую Агар создал тысячу лет назад, когда открыл там свое Око, и станем свидетелями определенных переговоров. Эйфра сказала мне только это. Я не слишком-то ей доверяю, а потому будь наготове. Если что-то пойдет не так, тебя и Иаввы может не хватить.

Она похлопала его по щеке пальцами, холодными, словно горсть сосулек.

– А если тебе когда-нибудь еще придет в голову обратить против меня оружие, ты пожалеешь, что не умер в пустыне, мой дорогой Носящий Мечи.