Башня - два - Юрий Никитин Страница 27

Нечеловеческая боль пронзила все тело. Хотя плоскогубцысжали только кончик пальца, раздавливая ноготь, но раскаленные иглывоспламенили все нервы, боль прожгла до пяток, а в мозгу взорвалась атомнаябомба.

— Хорошо, — сказал Кропоткин довольно. —Вижу, не равнодушен… Давай дальше.

Кончик второго пальца превратился в кровавую лепешку. Сквозьадскую боль и грохот крови в ушах Олег все же слышал легкий хруст, с которымплоскогубцы крушили фаланги пальцев.

Когда палач закончил с правой рукой, он оглянулся наКропоткина, тот нахмурился и всматривался в лицо пленника с новым выражением налице. Сержант взял молоток и попросту раздробил все ногти на левой, а затемприсел, сопя, на корточки и деловито разбил все фаланги пальцев на обеих ногах.

Олег терял сознание, но уколы тут же возвращали его в камерупыток. Кропоткин зловеще растягивал губы, в глазах ярость, а слова вылетали какпули:

— Я не знаю еще, что у вас там за подготовка, но я тебясломлю, сволочь!..

Я уже сломлен — пытался прохрипеть Олег, — я уженикто, — но другая часть сознания упорно блокировала его хрипы и даже непозволяла кивнуть, когда Кропоткин спрашивал, прекратить ли, будет ли говорит.

Наконец в красном тумане прозвучал раздраженный голос:

— Мне надо отлучиться. Вызови Крюона и Меддинга. Ониспецы по психотропным, пусть поработают.

— А что мне?

— Поможешь им, дубина. И поучись.

— Будет сделано!

— Я скоро вернусь, — пообещал Кропоткин.

Фигуры покачивались, расплывались, затем одна началауменьшаться, исчезла. В шею кольнуло. Он понял, что новый наркотик ввели прямов вену. Сердце заколотилось неистово, в груди нарастала острая боль. Ончувствовал, что сердечная мышца работает за пределами своих возможностей, вот-вотразорвется, лопнет, сгорит от перегрузки, в то время как отравленная ядами инаркотиками кровь с шумом несется по расширенным до предела кровеноснымсосудам…

Он ощутил, что кровь уже начинает проступать через кожу,кровавый пот… Кто-то из палачей тоже заметил, покряхтел, но ввел ему лошадинуюдозу расслабляющего. Олег решил было, что его решили поберечь, но другой палачтут же вкатил чуть ли не ведро мощнейших стимуляторов.

Видеозапись, как понял Олег, явно не ведут, иначе большесумели бы узнать, сравнивая его мимику с ответами, правильно расшифровываяпаузы и непроизвольные движения лицевых мускулов. Но здесь армейская пыточная,грубая, свирепая… но надо признать, эффективная. Ни один пленный не выдерживаеттакой допрос больше часа, а специально подготовленные в лучших тайныхинститутах агенты, как он знал, раскалываются к концу первых суток.

Когда измученные палачи оставили его, а сами селиперекурить, явился Кропоткин, оглядел критически. Красивое холеное лицодергалось, в серых глазах кипела ярость.

— Отвязать, — велел он.

Сержанты с неохотой принялись снимать стальные скобы. Олегдаже не ощутил, в самом ли деле кровь пошла в занемевшие члены. Сознание топокидало полностью, он чувствовал, как холодеет тело, а сердце перестаеттрепыхаться, то по уцелевшим нервам пробегал огонь, они раскалялись, какгорящая проволока.

Олег остался сидеть, но сержант схватил, за волосы, выдернулиз кресла и с наслаждением швырнул через всю комнату. Олег ударился о стену, вмозгу вспыхнули искры. Затем щеку обожгло холодом. Он понял, что лежит наметаллическом полу.

Сверху раздался злой голос Кропоткина:

— Не издохнет! Я чувствую людей. Не издохнет, а завтраначнем сначала.

Что сначала? — пронеслось в мозгу Олега. — Ногтиуже расплющены, суставы сломаны, ребра перебиты… Что еще? Нервы горят, печеньотравлена, почки отбиты…

За ним пришли не на следующий день, а буквально черезминуту. Хотя, возможно, прошли сутки или месяц — он в горячечном бреду нечувствовал времени. Снова били сапогами, тушили о его щеки сигареты, подключалиток. Если бы тело не зафиксировали стальными захватами, он бы сломал всудорогах позвоночник или шею. Когда его, охрипшего от крика, освободили отзажимов, он сам сполз как медуза на пол, а сверху прозвучал ненавистный голос:

— Так, уже надломили… Еще чуть, узнаем все.

— Господин Кропоткин, — прозвенел в сознаниикомариный писк, голос раздавался словно изнутри головы, Олег с трудом заставлялсебя помнить, кто он и что с ним происходит. — Господин Кропоткин, тогдалучше продолжить?

— Нет, — раздался голос Кропоткина. — Он уженичего не ощущает. А за пару часов чувствительность восстановится.

— Или околеет.

— Или околеет, — согласился Кропоткин. — Чтож… По крайней мере, ребята отвели душу. Но я уверен, что завтра им ещепозанимаемся. Он нам ответит, кто он и что знает. И может быть, выведет на следих самого главного — таинственного Олега!

Он был, как полагал, в глубоком беспамятстве, но даже такощутил, что по всему помещению пронесся холодный ледяной ветер, принес ледянуюкрошку, и та посыпала всех словно по голому телу. Если бы это происходило парусотен лет назад, сейчас бы все крестились, бормотали на разных языках ихватались за обереги, амулеты, мощи и высушенные лягушачьи лапки. Похоже, имяэтого человека чем-то могло нагнать страх. Но кто был тот человек?.. О ком этоКропоткин?

Безжалостные руки грубо тормошили, переворачивали. Ему сновазакрыли глаза повязкой, грубо и безжалостно, но он даже с плотно закрытымиглазами различал их всех по запаху. Его подняли, прижали к стене, растянулируки в стороны. Он чувствовал холодное прикосновение металла к правомузапястью, затем к левому. Похоже, его приковали к трубе, что спускается спотолка и уходит в пол.

Вдобавок ему приковали даже ноги. Хотя его уже искалечили,но десантники не оставляли ему ни единого шанса.

Ни малейшего.