Императорский отбор - Сергей Чехин Страница 27

— Как все прошло, ваше сиятельство? — спросила Карина, когда я вернулся домой незадолго до рассвета.

С кислой миной пересказал случившееся, на что получил равнодушную отповедь:

— Ничего удивительного. Мать ее высочества убили клирики в самом конце восстания, которые люди предпочитают величать войной за независимость. Убили жестоко и показательно, и во многом именно эта казнь вынудила императора пойти на уступки и заключить мир. Владимир понимал, что если бойня продолжится и дальше, он потеряет все, а страна утонет в крови.

— И давно это было?

Горничная поставила передо мной поднос с чаем и печеньем и вернулась к мытью посуды.

— Достаточно давно. Вашему дедушке тогда было столько же, сколько вам сейчас. Господин вообще историю не учит?

Лишь махнул рукой и продолжил расспрос:

— Неподалеку я видел руины, окруженные траншеями. Что это такое?

Служанка перестала скрипеть водяной помпой и едва слышно вздохнула:

— Это Старый Петербург — первая столица империи. Сначала ее взяли Анхальты, потом — клирики, попутно пленив ее величество Марию. После казни императрицы вампиры снова напали и вырезали почти весь гарнизон. И битва была столь жестока, что некогда прекрасный город превратился в уродливую язву на теле нашей прекрасной страны. Ее не стали сносить, решив оставить в качестве напоминания о том, что случится, если люди и вампиры снова сойдутся в бою. Отстраивать не стали тоже, потому что в развалинах теперь… неспокойно.

— Неспокойно? — замер с поднесенной к губам чашкой. — Это поэтому вокруг пушки и бункеры?

— Да. Когда-то они защищали город от врагов, теперь же защищают нас от того, что осталось в городе.

— А что там осталось?

— Вам, как жителю медвежьего угла, — с легкой издевкой начала Карина, — должно быть ведомо такое понятие, как вурдалак.

— Конечно ведомо. Злой как сто собак, человечий враг, краснорылый, лупоглазый черный вурдалак.

— Насчет первых двух определений — прямо в точку. Как вам известно, превращение в истинного вампира — сложный ритуал, требующий в первую очередь добровольного согласия обращаемого. Только тогда получается благородный носферату — в отличие от ублюдка вроде меня, годного лишь для службы истинным вампирам.

— Не наговаривай.

— Таковы правила, — горничная пожала плечами. — И я более чем довольна своим положением. Потому что участь вурдалака несоизмеримо хуже. Когда кровь вампира окропляет труп, той же ночью тот оживает, пробужденный непреодолимой жаждой. Его судьба — вечно бродить в темноте в поисках новой жертвы. Не живой, не мертвый, не человек, не вампир, ни разумный, но и не зверь: злобное ненасытное чудовище — вурдалак. И в руинах таких осталось еще много.

— Жесть… В смысле, какой ужас.

— Те, кто убили Марию, заслужили такое посмертие.

— Ее тоже оставили под солнцем? — спросил, понимая, что в нашем мире ответ наверняка бы пометили плашкой «слабонервным и беременным лучше этого не знать».

— Хуже, — последняя тарелка увенчала ребристую фарфоровую башенку. — Ее прибили серебряными гвоздями к осиновому кресту и выставили на площади под небольшим навесом. Императрица умирала в страшных муках семеро суток.

— Господи… — я непроизвольно поежился. — Но почему меня позвали на отбор? Это же сущее безумие!

— Это жест доброй воли и благих намерений. Последняя точка в вопросе мира и дружбы, ибо среди людей есть немало горячих голов, мечтающих о новом восстании.

— И не поспоришь, — вспомнил деда, громко храпящего на втором этаже.

— Владимир хочет показать дворянам, что оставил все раздоры в прошлом ради светлого будущего. Это очень тяжелое, но благородное решение.

— Ну, не знаю. Анна прямо сказала, что ненавидит меня. Может, ее отец и зарыл топор войны, а вот за остальных не поручусь.

— Всю неделю Анна просидела у ног умирающей матери. Ее облачили в вериги, чтобы не сгорела раньше срока. Ведь ей вынесли тот же приговор, и если бы не штурм, цесаревну наверняка бы казнили. На твоем месте я бы ее не осуждала.

— Я и так никого не сужу. Но… — всплеснул руками, — я же не просто в гости приехал.

— Понимаю, — Карина встала рядом и склонила голову. — Но лучшее, что вы можете сделать в сложившейся ситуации — пустить все на самотек. Насильно мил не будешь.