Наследница некроманта - Найн Эванс Страница 27

Пол и Анабелль без умолку тараторят, рассказывая о своей жизни, о том, как появились у мамы с папой и как поначалу было непривычно с новыми родителями, но потом они привыкли. Я спрашиваю, почему они считали некроманта Манна и его жену своими новыми родителями, а не единственными. Дети отвечают, что до Маннов они жили в другой семье.

— Как эти малыши появились в доме?

Дворецкий приносит обед, и пока дети заняты тем, что раскладывают еду по тарелкам, тем самым ухаживая за мной, я отхожу в сторону, чтобы задать интересующий вопрос.

— Я принес их в дом сразу после того, как их похоронили, — без увиливания отвечает создание. — Хозяйка давно страдала от того, что у них с хозяином не было детей, вот я и нашел ей малышей. Они не успели разложиться, и их мозг был в целости, так что хозяину с его возможностями, умом и силой не составило труда оживить будущих детей. Пол и Анабелль быстро привыкли к новому окружению и уже через пару дней стали называть хозяйку и хозяина мамой и папой.

Они сказали, что помнят своих настоящих родителей.

— Какие-то воспоминания у них сохранились, но если вы попробуете описать этих людей, то дети не сумеют этого сделать, они не вспомнят ничего конкретного. Пройдет еще время — они забудут и об этом, останется только призрачная дымка их былой жизни.

Дворецкий поражает меня, говорит не просто заученные слова, он словно лектор, разжевывающий непонятливому студенту момент из лекции.

— Откуда ты столько знаешь? — вопрос вырвался сам, я не успела поймать его перед тем, как он слетел с языка.

— Я был одним из первых, — приосанившись, заявляет существо. — Хозяин доверял мне. Я был его помощником, я не могу не знать такого, — прозвучало так, будто я произнесла какую-то глупость. Конечно, все монстры поголовно знают такие тонкости в создании себе подобных.

Пообедав и понаблюдав за тем, как ведут себя дети за столом, я уяснила для себя одну вещь: монстры не едят, но пьют очень много. Пол и Анабелль выпили по чайнику чая, а потом сходили за третьим для меня. Не знаю, как они там внутри функционируют, но вот, что интересно: если захочу их убить, то, лишив их жидкости, преуспею в этом. Вот бы поставить такой эксперимент… Стоп! Никаких экспериментов, что за чушь лезет в голову.

— Человек.

Самаэль подает голос от окна, где стоит, прислонившись к подоконнику, и, если ему сменить одежду, забрать оружие и убрать убийственный блеск из глаз, то он мог бы легко сойти за человека. Привлекательного мужчину. А ангелы все обладают идеальной внешностью? И если Бог создавал их по своему образу и подобию, то значит ли это, что он высокий, широкоплечий красавец с сочащейся из глаз неприязнью.

— Зачем ты привела сюда эти создания?

Не унеси дети чайник, я обязательно бы уронила из рук чашку с чаем, поняв, что суровый воин вдруг решил со мной поговорить. Он, действительно, задал мне вопрос? Мне это не снится?

— Это не создания, а дети, — наконец, справляюсь с первым шоком. — Просто маленькие дети и ничего больше.

— Они мертвы, — не соглашается мужчина, продолжая стоять возле окна, стараясь что-то пытливо рассмотреть во мне. — В них нет души, они пустые сосуды, которые Альфред Манн мог заполнить чем угодно. Ты не должна приближать их к себе. Ты приказываешь — они выполняют. Но не более того. Скоро мы уйдем отсюда и не оставим после себя ничего.

— Уйдем? — подскакиваю с места. — Тебе стало что-то известно? Тереза вышла на связь? Демоны больше не угроза? — задаю и задаю вопросы, на мгновение замолкаю, затем выпаливаю еще один. — Что ты имеешь ввиду, говоря о нашем уходе и о том, что после ничего не останется?

Он не отвечает, лишь смотрит мне в глаза. Я тоже смотрю, не отрываю взгляда, завороженная тем самым убийственным блеском. Нет, Самаэль никогда не сможет походить на человека, это из разряда сказок. Он ангел, верховный воин и преданный служитель ордена Света. Он и человек — это две параллели, которые никогда не пересекутся. Вопрос Анабелль просто глупость.

***

Так приятно раскинуться на клетчатом покрывале, подставив лицо солнечным лучам, слушая, как пчелы жужжат, собирая нектар, и как птицы над головой поют друг другу прекрасные мелодии. Саша закрывает глаза, отдаваясь небольшой передышке без остатка. Она бы могла пролежать так до поздней ночи, а потом позволить кому-нибудь унести себя домой и уложить в постель.

— Обед подан.

Голос над головой. Девушка морщится и открывает глаза. Над ней голубое небо, поворот головы вбок — и вот уже Дворецкий стоит в самом настоящем фраке и белых перчатках. Куприянова сдерживается, дабы не засмеяться: существо выглядит довольно нелепо в этом одеянии.

— Позови остальных, — взмах руки в сторону, и Саша усаживается на покрывале, оглянувшись назад.

Под тенью высокого дерева находится круглый столик и три стула. Стол заставлен блюдами и кувшинами с чем-то прохладным. Девушка облизывается: невероятно хочется пить.

— Ваш сок, — еще одно существо в наряде горничной — с длинной юбкой и в белом переднике — вручает Саше бокал с апельсиновым соком и, склонив голову, отходит в сторону.

Куприянова принимает напиток, делает несколько глотков, затем расплывается в очередной блаженной улыбке. Все идеально. Все прекрасно. Все хорошо. Лучше ее жизнь никогда не была. Ей нравится эти ощущения вседозволенности, уверенности. Она рассматривает одного из монстров перед собой и улыбается. Она знает имя этого создания, она сама выбирала его.

— Сиси, — забавное имя, легкое, как ветер, — положи мне фруктового салата, будь добра.

Саша могла бы не добавлять этого «будь добра», но все равно добавляет. Сиси ее прислуга, а с прислугой необходимо обходиться вежливо, пусть даже она и создана в лаборатории. И вновь улыбка. Губы растягиваются при виде того, как существо прислуживает ей. В голове Куприянова проносится мысль о том, что если она сейчас потребует у Сиси отрезать себе руку, то та сделает это и при этом будет улыбаться самой подобострастной улыбкой. Но девушка не просит, хотя от этой мысли внутри нее все переворачивается, мозг затапливает эйфория. Она чувствует себя Господом Богом.

— Мама!

Детский крик со спины и маленькие ладошки на обеих руках. Мимолетное безумство отступает на задний план. Саша помнит эти холодные ладошки. Оборачивается и видит перед собой двух малышей.

— Мам, пойдем, мы поймали жабу, — возбужденно выдает Пол и тянет Куприянову за руку.

— Пойдем, мам, — вторит брату Анабелль. — Она такая большая, жуткая и зеленая. Тебе понравится.

О да! Ей понравится, думает она, следуя за детьми. Эти два маленьких существа, ее малыши, ее дети — они и не подозревают, насколько она любит все жуткое и ужасное. Очередная порция помешательства при мысли о бездыханных телах своих деток, которые она видела на столе. Они были столь малы, что лежали рядышком на одном столе, и даже место оставалось.