Властелин мургов - Дэвид Эддингс Страница 27

— Да, конечно, я и забыла. Ну что ж, дядя, будусчастлива поприсутствовать.

Она действительно выглядела таковой, когда, одетая вкремовое бархатное бальное платье, с сияющей короной на огненных кудрях, вошлав танцевальный зал под руку со своим мужем, королем Ривским. Гарион, одетый впозаимствованный голубой камзол, который заметно жал в плечах, отнесся кмероприятию безо всякого энтузиазма. Как глава другого государства, находящийсяс визитом, он был обязан выстоять по меньшей мере час рядом с императором втанцевальном зале, произнося пустые дежурные фразы в ответ на вежливые речимногочисленных Хорбитов, Вордов, Ранитов и Боурунов, а также их жен, зачастуюдостаточно легкомысленных. Бросалось в глаза отсутствие Хонетов.

Ближе к концу этой бесконечной церемонии графиня Лизелль,блистая своими цвета светлого меда волосами, в бледно-лиловом парчовом платье,подошла к Гариону под руку с принцем Халдоном.

— Держитесь, ваше величество, — тихо сказала онаГариону, присев в реверансе. — Даже такие мероприятия не бесконечны, хотяможет казаться и наоборот.

— Благодарю вас, Лизелль, — сухо ответил он.

После того как поток желающих засвидетельствовать своепочтение иссяк, Гарион, стараясь держаться предельно учтивым, слонялся средигостей, устав слушать одно и то же: «В Тол-Хонете никогда не бывает снега».

В конце этого бала при свечах оркестр арендийских музыкантовстал нудно выводить весь репертуар мелодий праздничных песнопений, общих длявсех королевств Запада. Их лютни, виолы, арфы, флейты и гобои создавали практическинеслышный фон для болтовни императорских гостей.

— Я пригласил госпожу Альдиму, чтобы она спела намсегодня, — обратился Вэрен к узкому кругу Хорбитов. — Ее голос долженбыл стать апофеозом празднеств. К несчастью, из-за погоды она побоялась выйтииз дома. Я понимаю ее: она очень бережливо относится к своему голосу.

— И хорошо, что так о нем заботится, — сказалаженщина из Ранитов, стоявшая рядом с Гарионом, своему спутнику. — Начать стого, что у нее не такой уж и великолепный голос, к тому же время его непощадило — все эти годы Альдима поет по кабакам.

— Что за Ирастайд без песни?! — обратился к гостямВэрен. — Может быть, кто-нибудь из прекрасных дам порадует нас одной-двумяпеснями?

Дородная боурунская женщина средних лет тут же откликнуласьна предложение императора и в сопровождении оркестра попыталась исполнитьпопулярную песню, однако ей не удавалось одолеть высокие ноты этой партии.Когда она с раскрасневшимся лицом, запыхавшаяся, закончила выступление,раздались жидкие аплодисменты, длившиеся секунд пять. Потом гости вернулись кболтовне.

И тогда музыканты заиграли арендийскую песню, настолькостаринную, что ее зарождение терялось во тьме веков. Как и большинствоарендийских вокальных произведений, она была грустной, начиналась в минорном ключес затейливого водопада звуков на лютне. На подходе к главной теме вступилавиола, потом к ней присоединился сочный контральто. Постепенно этот голосзаставил погрузиться в молчание доселе неугомонных гостей. Гарион был поражен.Это, стоя недалеко от оркестра, графиня Лизелль присоединилась к музыке. У неебыл очаровательный голос — густой, завораживающий, обволакивающий, как мед.Гости, находившиеся поблизости, отпрянули из уважения к этому голосу, давая емуместо. И вдруг, к удивлению Гариона, Сенедра вступила в этот круг и всталарядом с драснийкой, облаченной в бледно-лиловую парчу. Когда флейта взяла насебя ведущую партию, хрупкая ривская королева подняла голову и присоединиласвой голос к голосу Лизелль. Без особых усилий ее голос стал взбираться вверх вунисон с флейтой, настолько идеально подходя по высоте и окраске к ее звучанию,что трудно было различить, где звук инструмента, а где — голос Сенедры. Однаков ее пении явственно слышался отзвук глубокой печали, и Гарион почувствовал,как к горлу подкатил комок, а на глаза навернулись слезы. Несмотря напраздничную обстановку вокруг, было очевидно, что Сенедра ни на мгновение нерасстается со своей болью, укоренившейся в ее сердце, и никакое веселье неможет рассеять этой боли или даже отвлечь от нее.

Пение закончилось, и раздался шквал аплодисментов.

— Еще! — неистовствовали гости. — Повторить!

Уступая требованиям публики и вдохновленные аплодисментами,музыканты заиграли начало той же самой старинной песни. И вновь лютнярассыпалась тем же хватающим за сердце каскадом аккордов, но на сей раз, когдавиола подвела Лизелль к главной теме, зазвучал и третий голос — голос, которыйГарион знал так хорошо, что ему и не требовалось взглянуть, кто же это поет.

Полгара, одетая в темно-синий бархат, отделанный серебром,также вступила в освещенный круг, где стояли Лизелль и Сенедра. У нее былбогатый и ровный голос под стать голосу графини, но в нем чувствовалось горе,превосходившее по силе даже трагедию Сенедры, — горе человека, навсегдапотерявшего родину.

Затем, когда голос Сенедры и звук флейты стали восходить квысоким нотам, Полгара присоединилась к ним. Сложившееся созвучие вовсе непоходило на традиционное для всех королевств Запада. Арендийские музыканты сглазами, полными слез, подлаживались под эти античные звуки, воссоздаваямелодию не слыханную здесь тысячи лет.

Когда только затихли звуки этой славной мелодий,установилось благоговейное молчание. А потом собравшиеся разразились овацией.Когда Полгара стала уводить обеих женщин из освещенного золотистым светомкруга, многие при этом не скрывали слез.

Белгарат, необычно величественный в тяжелой толнедрийскоймантии и с большим, наполненным до краев серебряным бокалом в руке, преградилпуть Полгаре. В глазах его застыло удивление.

— В чем дело, отец? — спросила Полгара.

Он без слов поцеловал дочь в лоб и вручил ей бокал.

— Дорогая Полгара, зачем оживлять то, что умерло, чтоне существует уже многие века?

Полгара гордо подняла голову.

— Память о Во-Вокуне не умрет во мне, пока я живу,отец. Я ношу ее в своем сердце и буду носить всегда. Я вечно помню тот некогдаславный, светлый город, город смелых и благородных людей, город, которому этотприземленный мир, где мы живем, позволил исчезнуть.

— Ты так искренне переживаешь это, Полгара? — сволнением в голосе спросил он.

— Да, отец, переживаю, и так, что словами этого невыразить, так что… — Она не договорила, неуверенно пожала плечами, а затемвеличественной походкой вышла из зала.

После банкета Гарион с Сенедрой сделали в танце несколькокругов по залу, но больше из приличия, чем из желания.

— Когда это Полгара прониклась таким чувством квокунским арендийцам? — спросила Сенедра во время танца.