Поцелуй зверя - Анастасия Бароссо Страница 27

— …заметил тебя на празднике, когда община справляла Корочун. Я давно хотел там оказаться… Кстати, а что ты там делала? — он подозрительно сощурил красивые глаза.

— Не важно, — ответила Юлия. — Так… развлечься пыталась.

Он вздохнул с видом, ясно говорившим: «Не хочешь рассказывать — не надо…» И, вероятно, решил сменить тему на время.

— Как тебя зовут?

— А тебя?

— Марк, — он снова раздраженно щелкнул пальцами.

Пальцы у него были очень белые, тонкие и длинные, как у музыканта или у аристократа. Юлия подумала, что на них должны отлично смотреться перстни.

— Я Марк. А ты?

Ну, слава богу. Юлия облегченно вздохнула. Необычное имя, но, по крайней мере, человеческое. Она уже ждала, что сейчас услышит нечто вроде Камаэль, Самаэль или еще что позаковыристее.

— Юлия.

— Я следил за тобой, Юлия… — он сказал это так, будто сообщал о большой заслуге, достойной награды. — Наблюдал… весь этот месяц.

— А я-то думала — у меня паранойя.

— Мне нужно было проверить… удостовериться, что ты не из этих…

— Не из этих?

— Не из язычников.

— А-а!

Она потушила в пепельнице докуренную почти до фильтра сигарету.

— В каком смысле?

— В прямом, — он явно начинал терять терпение. — Ты же была на обряде… Туда люди просто так не попадают.

— Правда? Значит, я первая…

— Так вот. Этот Велемир… я знал, что он там должен быть. В общем, я смотрел за обрядом и вдруг…

— И… вдруг — что?

Он резко замолчал. В этот момент официант с умопомрачительной стрижкой и умело подведенными глазами поставил перед ними два больших бокала на высоких ножках. Откупорил бутылку и налил немного Марку — на дегустацию. Тот, не смущаясь, попробовал и серьезно кивнул. Юлия спрятала смешок. Она никогда не верила, что люди, сидящие здесь и вообще в таких местах, да еще люди такого возраста, как этот, разбираются в винах больше, чем те, что способны лишь отличить портвейн от «сухаря». Сама она, по крайней мере, не разбиралась. А, вспомнив дона Карлоса и его вина, впервые не загрустила, а развеселилась… Но ее спутник серьезно кивнул официанту — вроде как одобрил букет.

— И вдруг — что?

— Когда он начал жертвоприношение Маре…

— Это, в смысле курицу, что ли, зарезал?

— Да. Не смейся. Это не смешно, блин…

— Что уж тут смешного, действительно!

— …так вот, когда он это сделал, и кровь упала на капище… снег вокруг тебя стал… как синий неон на витрине «Манхэттен-экспресс», помнишь?

— Угу…

— Я не знаю, по-моему… нет, скорее всего, этого никто больше не видел. Но он! Он видел это точно. Потому и струхнул, ха-ха! Его словно по лбу ударило… Впервые, наверное. Слушай, как ты это делаешь?!

Глаза с изумрудно-синим отливом загорелись и стали еще ярче, хотя это казалось невозможным… если только у него не линзы? Выражение необычного лица сделалось растерянным и потому еще более симпатичным.

— Делаю?!

— Я думал — ты специально…

— Что специально?

Теперь он казался разочарованным. И даже не обратил внимания на качество блюд, только что поставленных перед ними.

— А ты не поняла, что там произошло?

— Н-нет… — Юлия помотала головой. — А что… там произошло?

Он опять подозрительно сощурил глаза-хамелеоны. Словно хотел показать, что отлично видит ее кокетство.

— Тебе рассказать?

— Угу…

Он вздохнул, видно, набираясь терпения.

— Заметила, хотя бы, как этот упырь от тебя шарахнулся?

— Какой упырь?

Юлия перестала жевать жареный камамбер. И уставилась на Марка с еще большим подозрением, чем он на нее. Одна неожиданная мысль закралась ей в голову. Вроде бы все, что он рассказывал об ощущении полета и свете крыльев, совпадало в точности с ее собственными воспоминаниями. Но… может быть… сейчас ведь можно нарыть любую информацию в Интернете, чего там только нет! Сама она относилась к компьютеру, как к стиральной машине или утюгу, только по большой необходимости нажимала кнопку «вкл». Но есть же и другие. Может, он и вправду — маньяк? Вбил себе в голову идею фикс. А что?! Сейчас полно морально неустойчивых, скрытых психов, маскирующихся под «адекват». Время такое. Даже среди клиенток раз в день обязательно попадается какая-нибудь тихая расчудошечка с головой набекрень.

— Какой еще упырь… Марк?

— Да тот, бледнолицый, в балахоне, что водил вас, как пастух телок, по капищу Морены!

— А-а… а почему он упырь? Я думала — он языческий жрец…

— Он жрец. Еще какой. У тебя разве не было чувства, что из тебя все силы выкачали? Или не успел, может быть… — Марк удивленно пожал плечами. — Хотя — я же видел, ты вся зеленая мимо меня шла…

И тут действительно припомнилось то состояние, даже не обессиливания, а какой-то непроглядной, тупой апатии, на которую тогда она не обратила внимания, потому что чувство было не острым, не мучительным до такой степени, чтобы мечтать от него срочно избавиться, а даже наоборот — некая усталость душевная, тихая, даже вроде покоя.

— Да. Помню. И что?

— А то. Это жрец Медведя. Личный колдун. Прорицатель Волхв. Короче, самый крутой в этой богадельне.

— Ну?

— Он навий жрец.

— Какой-какой?

— Он жрец Велеса и Мары.

— О-о…

Юлия хлопала ресницами, невольно забавляясь его раздражением. Марк кипятился. На ровных мальчишеских щеках загорелись малиновые точки возбужденного румянца. Челюсти крепко сжались, и тонкие белые пальцы забарабанили по полированной поверхности стола.

— Ты хоть знаешь, кто такая Мара?

Юлия вспомнила книжку, которую всучил ей Пашка-Рубаха. Ту самую, которая почему-то понравилась Ивану. Но те несколько абзацев, что она наугад вычитывала из середины и конца, оставили в ней лишь смутное ощущение депрессивности и тоски, но не дали никакой толковой информации.

— Не-а, — легкомысленно улыбнулась Юлия, задерживая во рту терпкое и согревающее вино. — И кто это?

— Славянская богиня смерти. Правда, есть сведения, что корни этого всего уходят в индо-европейские дела… я сам толком еще не разобрался… Смерть это, понимаешь?

Она проглотила вино.

— Понимаю.

Юлия уверенно кивнула, только для того, чтобы не раздражать его еще сильнее. Она не признавалась самой себе, как сильно радовалась возможности поговорить с кем-то о том, что терзало ее бесплодно и беспощадно столько времени. Она готова была кивать на любой бред, лишь бы он говорил с ней об этом и прищуривал глаза-хамелеоны, превращаясь в ее зеркальное отражение… Даже если он врет или, что, скорее всего, придумал все это неизвестно с какой целью — все равно.