Мир пауков. Живые мертвые - Колин Генри Уилсон Страница 26

– Сколько тебе лет?

– Пять с половиной, господин.

– Ты из гвардии Смертоносца-Повелителя?

– Нет, господин. Я младший подручный госпожи Сидонии.

Сидония командовала дворцовой службой Смертоносца-Повелителя.

– Ты очень хорошо говоришь по-английски (на самом деле Найл имел в виду: «Ты очень хорошо изъясняешься на человечьем языке», но знал, что тот поймет).

Паучок засиял от удовольствия.

– Спасибо, господин. Госпожа Сидония лично меня обучала.

Тут он, к удивлению Найла, метнулся через тротуар и с ловкостью акробата стал взбираться на стену. Пауки, равно как и мухи, способны перебираться по вертикальным поверхностям; правда, мало кто из восьмилапых гигантов при их весе уже практиковал это искусство. Грель жена верхотуру буквально вспорхнул – стремительно и легко. Цель – большая птица, пристроившаяся на одной из перемежающих стену башен. Словно догадываясь об опасности, птица расправила крылья и настороженно вскинула голову, готовая взвиться в воздух. Но не тут-то было. Грель с толком использовал выступ кровельного ската, скользнув по нему вниз эдаким аморфным моллюском, и, когда птица уже взмахнула крыльями, он впился в нее. Найл приготовился к тому, что оба сейчас грянутся о тротуар; те же, упав на парапет, отлетели назад. Птица коротко и испуганно вскрикнула. Спустя секунду паук снова появился на краю крыши и снизился на шелковой нити, которую, приземлившись, тут же вобрал в себя. Челюсти сомкнулись на птице с хрустом, от которого Найл невольно поморщился. Только тут спохватившись, Грель виновато произнес:

– Умоляю простить меня, господин. Вам, наверное, тоже хочется попробовать?

– Только не сырую. – Найл не мог сдержать улыбку. Он неожиданно понял, почему стражник выказал недовольство. Грель, мало в чем уступая силой и скоростью взрослому, оставался еще непоседливым мальчуганом. А Найл знал о пауках достаточно, чтобы понимать, какую они придают важность сдержанности и хладнокровию.

Грель схватил птицу передними лапами – ему удавалось свободно держаться на остальных шести – и стал челюстями кромсать перья, выдувая их веером изо рта. Затем впился в грудку добыче со смаком школьника, вгрызающегося в яблоко.

– Идти еще далеко? – спросил Найл.

– Теперь уже нет. – Грель, изъясняясь телепатически, мог свободно отвечать с набитым ртом.

Поглядев на широкий пустынный переулок, Найл откровенно затосковал – ведь «совсем близко» по понятиям паука несколько разнится с представлениями человека о скорости и расстоянии. Найл намеренно расслабился, чтобы попристальней вглядеться в ум своего провожатого. Пожирая добычу, Грель оставлял свой ум открытым, будто извиняясь, что не может сейчас уделить Найлу достаточно полного внимания. А наблюдение многого стоило. Слышать похрустывание в челюстях и видеть падающие на мостовую капли крови – не самое большое удовольствие. Зато, проникнув в ум Греля, Найл мог разделить с ним наслаждение трапезой. Для паука поглощение птицы было занятием, требующим полной сосредоточенности, даже самоотдачи. Плоть, надо признаться, содержала еще сок жизни, воспринимаемый Найлом как теплое сияние. А зоб хранил сюрприз: двух мелких грызунов-крысят и крупное насекомое вроде стрекозы. Такой восхитительный десерт, ну не прелесть ли! Для паука птица была что сочный фрукт, в серединке которого оказались припрятаны еще и три вкуснейших орешка. От всего этого и у самого Найла разыгрался аппетит.

Оказывается, вовсе недурно расслабиться, слившись с жизненными ритмами паука! В отличие от обостренного, с налетом тревожности, человеческого сознания, ум Греля до краев полнился неким жизнерадостным благоговением. Ясно было, что люди, в сравнении с пауками, безнадежно поражены отсутствием слитности, даже самые бесхитростные натуры. Людские умы приучены пристально вглядываться в реальность, выискивая смысл, – так хищная птица кружит над земным простором, высматривая малейший признак движения, способный выдать добычу. Это, в свою очередь, означает, что часть человеческого сознания постоянно пассивна, выжидая, когда что-нибудь случится. Сознание же Греля – полная противоположность. У него абсолютно не было нужды в «помыслах»; следовательно, он существовал в совершенно реальной Вселенной, где все очаровывает по-своему.

И это, понимал теперь Найл, объясняет, почему пауки выработали такую колоссальную силу воли. Поставив перед собой цель, они жаждали ее достижения всем своим существом. Если цель была чем-то чревата, инстинкты вовремя это подсказывали. «Помыслы» были ни к чему. Потому пауки использовали тайные силы подсознания – о которых люди едва догадываются – просто и естественно, как атлет использует свою силу и выносливость.

Найла разбирало волнение: он сейчас чувствовал себя приобщенным к тайне. Ноги-то все еще ныли, однако он сознавал, что усталость его как бы напускная, иллюзорная, вызванная собственной мыслью об усталости. Глядя на мир глазами юного Греля, он теперь различал теплое свечение осмысленной целенаправленности, уверенность в том, что ему самому нынче решать, утомился он или нет. Не успело все это как следует осесть в сознании, как ломоту будто рукой сняло, во всем теле пробудилась искристая энергия.

Грель бросил птицу в сточную канаву. Непонятно почему: на ней еще оставалось порядочно нежного мяса. Ага, вот что: они почти пришли, вплотную приблизились к башне на вершине холма.

– Твой отец там?

– Да. Это штаб воздушной разведки.

Башня была сложена из черного камня, и среди людей она слыла Черной башней – темницей, где истязают и мучают. Зловещая репутация! Башня была встроена в стену; очевидно, некогда ей отводилась роль наблюдательного пункта, откуда открывается вид на весь город. Дальше стена и мостовая сходили вниз, опоясывая старую часть города на юго-западе. Плоский зимний пейзаж осеняли косые лучи заходящего солнца, море на горизонте уже покрыла тень. Отделенная тридцатью милями океанской воды, по ту сторону залива лежала пустыня Северного Хайбада, земля, где родился Найл, и где развеян по ветру пепел его отца.

Грель, поиграв железным кольцом, толчком открыл массивную дверь. Навстречу пахнуло холодом и пылью, затхлостью, такой типичной для паучьего жилья. Потянуло еще чем-то, вызвавшим у Найла странноватую волну ностальгии. Сам по себе запах был не сказать чтобы приятный, смесь гнилых овощей и тухлого мяса. Его испускали порифиды, примитивные организмы, выделяющие газ для надувания паучьих шаров. Найду невольно вспомнилось путешествие в Дельту, неизбежно воскресившее в памяти и встречу с растением-властителем – внеземным существом, которому пауки поклоняются как богине Нуаде.

Найл и Грель находились в круглой палате, низкий потолок которой подпирали каменные столбы. К внутренней двери вел пролет неширокой лестницы. Когда хлопнула входная дверь, на верху лестницы появился человек в одежде мастерового и стал высматривать вошедших в полумраке. Силуэт вычерчивался на фоне приоткрытой внутренней двери.

– Кого там несет?

– Мы пришли встретиться с начальником Асмаком. Человек (очевидно, надсмотрщик) сказал: