Закон отражения - Анна Клименко Страница 26

Хрупкая фигурка в сером платье. Продолговатые глаза, как у дэйлор, сплошь залитые чернотой. Эта женщина когда-то была дэйлор, но стала другой. Ни дэйлор, ни человеком – а болотным злом.

Шениор не чувствовал больше холода. Ему стало тепло и хорошо. Он улыбнулся неведомому бестелесному созданию, согревшему его – и провалился в бездонную яму сна.

* * *

Лунный свет лежит сверкающими пластами на блюде Поющего озера. Все замерло – и даже рябь от легкого ветерка не морщит зеркальную поверхность воды.

Озеро молчит. Скорбно. Словно хранит в черной глубине страшную, горькую тайну.

Брошенный камешек разбивает замершее зеркало, сминая складками отражение лунного света. Но проходит время – и опять спокойна водная гладь.

Дэйлор, бросивший первый камень, наклоняется, берет второй. Повертев его в пальцах – белых, холеных – размахивается и швыряет его, стараясь добросить до середины озера. Но камушек, будто наткнувшись на невидимую преграду, падает вертикально вниз, так и не долетев до середины.

Дэйлор наклоняется за новым камнем, но, передумав, выпрямляется. Лунный свет игриво мерцает на серебряном шитье богатых одежд, искрится на тонком атласе сорочки, мириадами звезд тонет в гранях огромного, размером с лесной орех, бриллианта в оправе из белого золота.

– Что будем делать, Каннеус?

Голос дэйлор звучит так устало, будто он весь день таскал без отдыха корзины с камнями для постройки новой усыпальницы усопшего короля.

Из тени в потоки лунного света выступает второй дэйлор. У него хищное лицо, белое, в призрачном свете кажущееся неживым. Блестят напомаженные, зачесанные назад длинные волосы.

– Не вижу повода для беспокойства, Ваше Величество.

Первый дэйлор оборачивается – так стремительно, что полы камзола разлетаются в стороны, как крылья птицы.

– Не видишь повода?!! Случилось то, о чем мы старались не думать, лорд Каннеус! Личинка выжила – уж не знаю, что ее спасло – то ли материнская магия, то ли воля Дэйлорона… И вернулась к нам в виде мальчишки, наследника дома д’Амес! Что, я спрашиваю, что ты теперь собираешься предпринять, чтобы спасти свою шкуру?

– По закону король тот, на чье чело была возложена корона. Даже если этот дэйлор и в самом деле д’Амес, в чем лично я глубоко сомневаюсь, он не имеет никаких прав на престол.

В черных глазах короля вспыхивает темное пламя.

– Да, да, ты прав, Каннеус…. Но теперь – если это действительно наследник правящего дома – теперь этот щенок будет дышать мне в затылок, выжидать удобный случай. Духи предков поведают ему о происшедшем с его отцом, он будет мстить… Я не могу быть спокойным, пока он жив.

– Этот парень может быть просто безумцем, Ваше Величество.

– Неужели? А ты не обратил внимания, как он похож на…

Дэйлор, осекшись, замолкает.

– Всего лишь одно слово, Ваше Величество, и он бесследно сгинет.

Король молчит. Смотрит на водную гладь Поющего озера – которое больше не поет.

– Любопытство сгубило великую Э’хаилл, – беззвучно шепчут его губы. Затем, повернувшись к своему советнику, он негромко выносит приговор:

– Я хочу знать правду, Каннеус. И хочу знать, действительно ли Дэйлорон может помочь тому, за кем правда. Пусть попробует пройти Испытание. И если… Если он его пройдет – я буду ждать его голову. Так, пожалуй, будет лучше для всех.

– Почему бы не избавиться от него сразу? – шелестит, как гадюка по песку, голос Каннеуса.

– Я хочу прежде узнать правду.

Повелитель Дэйлорона медленно наклоняется, поднимает камень и, размахнувшись, швыряет его, стремясь добросить до середины озера. На этот раз Поющее озеро не сопротивляется – и лунное зеркало морщится. Расходящиеся круги мешают осколки света и тьмы.

Король, усмехнувшись, отряхивает ладони и, не говоря ни слова, уходит, ныряя в густую тень. Его первый советник еще несколько мгновений смотрит на замирающую воду. Затем, пожав плечами и презрительно скривившись, уходит вслед.

С его губ срывается:

– Любопытство сгубило великую Э’хаилл… не стоит забывать об этом.

* * *

Нещадно палит солнце. По дороге, в облаках пыли, медленно бредет женщина. На ней невзрачная мужицкая одежда, какую носят только батраки; за плечами – пухлый мешок. Пояс, сплетенный из пеньки, увешан маленькими разноцветными мешочками. На шее женщины – странные бусы из кусочков самоцветов, птичьих перьев, сушеных лягушачьих лапок.

У этой странной женщины молодое, довольно красивое лицо, на котором застыло выражение фальшивого, показного равнодушия, и длинные, совершенно седые волосы, заплетенные в семь кос. Время от времени ее губы шевелятся, словно она разговаривает сама с собой – но ни единого звука не вылетает изо рта. Глаза теплого, темно-зеленого цвета смотрят куда-то вдаль.

Она медленно бредет под палящим солнцем, словно зной ничуть не утомляют ее.

Она оборачивается лишь тогда, когда сзади, в клубах пыли, из-за поворота появляется шумная толпа крестьян, вооруженных кто чем. Кто – вилами, кто – топором, кто – серпом.

– Бей ведьму!

Женщина спокойно ждет, пока преследователи приблизятся. Под спокойным, серьезным взглядом теплых зеленых глаз толпа как-то смирнеет, теряется – и, наконец, останавливается. Не дойдя десяти шагов до ведьмы.

– Что вам нужно от меня? – спрашивает она. Слова с трудом выползают из горла. Будто один-единственный крик отнял когда-то всю силу голоса.

Толпа мнется. Потом все-таки вперед выступает крепкий паренек.

– Ты прошла через нашу деревню, и вся скотина пала! Ты – черная ведьма!

– Я ничего не делала вашей скотине, – едва шепчет женщина, – я просто иду мимо. Своей дорогой.

Но они уже не слышат ее.

– Черная! За тобой – зло! Сгинь, сдохни!

Боясь подступить ближе, люди подбирают с дороги камни и начинают швырять в одинокую фигурку.

Ведьма стоит, не двигаясь с места – только разводит руки в стороны – и – о чудо! Камни, не достигая цели, рассыпаются черной трухой.

– Лучше уходите, – шепчет ведьма. Она бы крикнула это – но сорванный голос уже никогда не станет прежним.

Ее никто не слышит.

– Что, струсили?!! – вопит кто-то из гущи толпы, – вперед! Вилами ее!!!

– Уходите… – выдыхает женщина, закрывая глаза.

Странная и страшная фигура с раскинутыми в стороны руками, похожая на пугало, посреди пыльной дороги.