Узы крови - Патриция Бриггз Страница 26

Не хочу ни на кого перекладывать ответственность, решила я лениво. Я более чем готова отвечать за свои поступки, и то, что я позволила его теплым мозолистым рукам скользнуть в мои волосы, определенно было для меня поступком. Мне нравятся эти руки в моих волосах, решила я. Нравятся руки Адама.

Он куснул меня в шею, и я застонала.

Неожиданно дверь между гаражом и домом распахнулась.

— Привет, папа, привет, Мерси.

Ледяная вода не была бы эффективнее.

Быстрые шаги дочери Адама стихли, и руки Адама замерли. Я открыла глаза и встретилась с ее взглядом. С последнего раза, как мы виделись, она изменила прическу, сделав ее еще более необычной. Волосы не более полудюйма длиной и желтые — не светло-желтые, а цвета нарцисса. Общее впечатление очаровательное, но немного эксцентричное. Не так должен выглядеть спаситель.

Поняв, чему она помешала, Джесси перестала улыбаться.

— Я… м-м-м… пойду наверх посмотрю телевизор, — сказала она чужим голосом.

Я выбралась из-под Адама.

— Спасительница, — сказала я. — Спасибо. Ситуация уже начала выходить из-под контроля.

Она неуверенно смотрела на меня.

А я задумалась, сколько раз она вот так же забегала в спальню матери и как реагировала ее мать. Мне никогда не нравилась мать Джесси, и я готова была поверить любым дурным слухам о ней. Я позволила злости на бывшую Адама охватить меня. Когда живешь с вервольфами, учишься прятать от них свои чувства, например, скрывать панику; а под чувственными руками Адама я впала в панику.

Адам фыркнул.

— Это лишь один способ описания.

К моему облегчению, он оставался на месте: лежал, прижимаясь лицом к мату.

— Даже при всей моей силе воли искушение было слишком велико, — мелодраматически сказала я, поднося руку ко лбу. Если я и обратила все в шутку, Адам поймет, насколько шутка близка к правде.

Джесси медленно заулыбалась; уже не казалось, будто она готова убежать назад в дом.

— Папа у меня настоящий жеребец, верно.

— Джесси, — предупредил Адам; мат приглушал его голос. Она хихикнула.

— Должна согласиться, — серьезно сказала я. — Думаю, баллов семь или восемь.

— Мерседес! — прогремел Адам, вскакивая на ноги.

Я подмигнула Джесси, небрежно набросила куртку на плечо и, придерживая ее одним пальцем, направилась к черному ходу гаража. А когда повернулась, чтобы закрыть дверь, невольно посмотрела Адаму в лицо. И похолодела.

Он не был сердит или обижен. Он глядел задумчиво, будто только что получил ответ на давно занимавший его вопрос. Он знал.

Перебираясь через колючую проволоку, разделяющую наши участки, я все еще дрожала.

Всю жизнь я сливалась с окружающими. Это дар койотов. Он помогает нам выжить.

Я рано научилась подражать волкам. Играла по их правилам, пока они сами их соблюдали. Если они переходили разумные границы, потому что считали меня ничтожнее себя — ведь я не волк, а койот — Или потому что завидовали моей способности не отвечать на призыв луны, — игры заканчивались. Я превратила их слабость в свою силу. Я лгала телом и глазами, лизала им башмаки, а потом отыгрывалась, как могла.

Волчий этикет стал для меня игрой, правила которой я хорошо знала. Я считала себя неподвластной глупому противостоянию доминирования — подчинения, неподвластной силе Альфы. И только что получила наглядный урок, что заблуждалась. Мне это не понравилось. Совсем не понравилось.

Если бы не зашла Джесси, я уступила бы Адаму, как героиня любовных женских романов 70-х годов. Такие романы непрерывно читала моя приемная мать. Ик.

Я прошла по своему заднему двору и оказалась рядом с дряхлым «кроликом», который снабжал меня запасными частями, а также помогал поставить на место Адама, когда тот пытался вести себя, как диктатор. Когда Адам смотрел в свое заднее окно, прямо посреди его поля обзора оказывался этот «кролик».

Я притащила его из гаража несколько лет назад, когда Адам пожаловался, что мой дом на колесах портит вид из его окон. Потом, всякий раз как он меня шпынял, я делала «кролика» все уродливее. Сейчас у него не хватает трех колес и заднего бампера. Все это благополучно спрятано у меня в гараже. На капоте большими красными буквами написано «Если хотите хорошо провести время» и дальше — телефонный номер Адама. Граффити — предложение Джесси.

Я опустилась на землю рядом с «кроликом», прислонилась головой к его крылу и задумалась, почему вдруг мне так захотелось подчиниться Адаму. Почему я никогда раньше такого не чувствовала. Я пыталась вспомнить, но помнила только, что опасалась тесно связываться с вервольфами.

Мог он подчинить меня своим целям? Была это психология или парапсихология, наука или магия? Если я буду знать, что происходит, смогу ли сопротивляться этому?

У кого бы спросить?

Я посмотрела на машину на подъездной дороге. Сэмюэль вернулся со своей смены в «скорой помощи».

Если кто-нибудь и знает, так это Сэмюэль. Нужно только придумать, как его спросить. Вот доказательство того, насколько я была потрясена: я встала и пошла домой, собираясь спросить у вервольфа, который ясно дал понять, что хочет овладеть мной, — спросить, как другой вервольф может сделать, чтобы я его захотела. Обычно я не так тупа.

Добравшись до «парадного» входа, я усомнилась в разумности своих намерений. Я раскрыла дверь, и мне в лицо ударил холодный воздух.

Мой старый стенной кондиционер способен держать температуру в спальне на десять градусов ниже окружающей, и мне этого достаточно. Мне нравится жара, но большинству волков она неприятна, поэтому Сэмюэль установил новый кондиционер и заплатил за него. А поскольку он думает не только о себе, то обычно оставляет температуру на удобном мне уровне.

Я посмотрела на термостат и увидела, что Сэмюэль передвинул его вниз до предела. Внутри не 42 градуса [23], но все равно неприятно. Весьма заботливо, учитывая, что снаружи на сто градусов выше, а мой трейлер построен в 1978 году; тогда еще не делали дома с хорошей изоляцией. Я установила более разумную температуру.

— Сэмюэль? Почему ты поставил такую низкую температуру? — спросила я, бросая куртку на диван.

Ответа не было, хотя он меня слышал. Я прошла через кухню в прихожую. Дверь Сэмюэля обычно заперта, но сейчас нет.

— Сэмюэль?

Я коснулась двери, и она приоткрылась примерно на фут, достаточно, чтобы я увидела лежащего на кровати Сэмюэля, все еще в больничной одежде. От него пахло дезраствором и кровью.

Рукой он закрывал глаза.

— Сэмюэль!

Я остановилась на пороге: пусть обоняние подскажет мне, что он чувствует. Но тем, что может сразу прийти в голову, от него не пахло. Он не рассержен и не испуган. Однако было что-то… От него пахло болью.