Война Владигора - Валерий Воскобойников Страница 26

Снежанка, балованный в доме ребенок, которая без мамок да нянек шагу ступить не могла, — эти мамки с няньками ехали и в обозе, да, видать, поела их нечисть, — оказалась одна-одинешенька в незнакомом страшном лесу. Только кобылка была при ней, которая и вынесла юную хозяйку.

Эта кобылка в ужасе несла ее через лес, навстречу брели какие-то странные тени, невнятно бормочущие про кровушку, но Снежанка их не слышала. Перед глазами стояла гибель бравой охраны обоза, в ушах звучал истошный крик батюшки, и в сердце бился страх.

Неожиданно лошадка наткнулась на серого человека в капюшоне и встала. Человек, как и другие, тоже брел в сторону дороги. Он шел как слепой, ноги его заплетались.

— Кровушка! Кровушка теплая! — бормотал он, пока не столкнулся с лошадиной мордой. И тут же уверенно схватил лошадь за уздечку.

Неожиданно голос его и лицо показались Снежанке знакомыми.

— Брыль! Брылик! — обрадовалась она. — Неужели это ты?

Человек остановился, все так же невидяще поводил головой и скинул капюшон:

— Кто? Кто здесь меня зовет?

— Да я же, Снежанка!

Брыль жил конюхом при большом отцовском дворе и был послан на день раньше обоза в Ладор, чтобы предупредить о приезде.

— Снежанка, — повторил он, словно пытаясь припомнить это имя. — Ну так и что?

— Брылик, милый, спаси меня!

— Спасу, ну так и что? — отозвался Брыль. — Я кровушки хочу, — неуверенно заявил он, — мне кровушки надо попить.

— Брыль, вспомни, как я тебя спасала! Помоги! Спрячь меня где-нибудь!

Снежанка и в самом деле спасала молодого конюха от суровой руки батюшки. Брыль слишком усердствовал на гулянках, а потом спал где-нибудь в углу на соломе, забыв накормить и напоить лошадей. И батюшка не раз собирался выходить его кнутом тут же на конюшне. Но всегда рядом оказывалась маленькая дочь, которая вцеплялась в отцовскую руку и, рыдая, будто это ее хотят наказывать, кричала:

— Батюшка, не бей! Батюшка, только не бей!

— Благодари богов, что дочь у меня мягкосердечная, — говорил в конце концов отец, для острастки со свистом стеганув кнутом по земле.

— Спрячь меня скорей, Брыль! — повторила Снежанка.

— Спрячу, ну так и что? Я кровушки хочу.

Брыль поколебался и свернул на обочину. Так же неуверенно он побрел в глубину леса.

— Иди за мной, только споро, чтобы другие не почуяли, — проговорил он, и слова эти прозвучали вполне по-человечески.

— Как ты попал сюда, Брылик? — не удержалась от вопроса Снежанка.

— Не спрашивай, девка, позавчера и попал. — Он вдруг приостановился, словно вспомнил что-то, и вновь забормотал вялым бесцветным голосом: — Кровушка! Кровушки хочу…

Но тут же пересилил себя, мотнул головой и сказал по-человечески:

— Идем скорее, тут рядом.

Они подошли к ветхой кривобокой избушке, в которой уж много лет как никто не жил.

— Входи быстро, дверь на кол закрой, может, и пересидишь. — Он помолчал, снова перебарывая себя. — Не открывай никому, девка, и мне — в особенности. Мало что просить стану. — Сказав это, он заковылял в сторону дороги.

Снежанка соскочила с лошадки, ввела ее в дом, закрыла на кол первую кривую дверь, потом вторую и уселась на соломенную труху, лежавшую поверх топчана.

Лошадка стояла рядом, тыкалась мягкими губами ей в щеку, а Снежанка тихо стонала, и этот стон был похож на отчаянный звериный вой.

Снежанка не знала, сколько дней она просидела в запертой изнутри скособочившейся избушке. Под лавкой она отыскала почти окаменевший каравай хлеба, который пробовала сосать. В большой глиняной корчаге — стухшую воду. Вот и вся была пища, которой она делилась с лошадкой. Иногда около дома топтался Брыль и бормотал неуверенно:

— Кровушки хочу! Пусти погреться кровушкой!

Но она и ему не открывала. А потом он сказал вдруг с тоской, совсем по-человечески:

— Прощай, Снежанушка! Кончаюсь я… И человеком перестал быть, и нежитью не успел сделаться… Зато тебя уберег.

Еще немного Снежанка посидела взаперти. А когда уж терпеть мочи не стало, она решила: «Будь что будет! Что здесь помирать, что в лесу, а там, может быть, и спасение найдется».

Отворила двери избушки и увидела лежащее под бревенчатой стеной бездыханное тело Брыля. Пошли они с лошадью, обе шатаясь от слабости, в сторону дороги, и никто их не встретил на пути, никто не обидел. А там и живые голоса людские послышались.

На дороге стояли ее отец и десятка два молодых воинов.

— Отец, отец, я здесь! — чуть было не закричала она, но крик этот застрял у нее в горле.

Что-то странное было в людях, стоящих на дороге, даже в родном человеке — отце. Они смотрели в ее сторону и словно не замечали, продолжали весело переговариваться друг с другом. А главное — каждый из них держал оружие в левой руке! Словно все они были отражениями самих себя. Это-то и насторожило Снежанку, которая за короткое время научилась оберегаться всего. К ним как раз подъехали другие. Те вроде бы держали свое оружие как обычные люди. Но ей было уже не до них. Она замерла на месте, а потом повернула свою лошадку и медленно, изо всех сил стараясь не бежать, устремилась назад, в кривобокую хибару.

Ждан, не отыскав Владигора, рассудил так: если князь сумел истребить всю нечисть, которая явилась в долину из Заморочного леса, то и леса можно не пугаться больше и попробовать снова в него войти. Ведь там и товарищи его боевые оставались. С осторожностью, выставив несколько наблюдателей, которым было велено постоянно перекликаться, Ждан подводил дружину к лесу.

А дойдя до опасного места, понял, что предосторожности теперь не нужны. Лес ожил: запели в нем птицы и даже порхали бабочки.

Никакой нечисти и в помине не было. А у края дороги стояли пробудившиеся от долгого сна недоумевающие дружинники.

— Ты куда запропал, Ждан? — спрашивали они удивленно.

Никто из них ничего не помнил о том, что с ними было. Вскорости появился и отец невесты, он больше не смотрел на всех с тоскливой безнадежностью, а был отчего-то весел.

— Где были вы эти дни? — допытывался Ждан.

— И не спрашивай, — отмахивался со смехом купец Власий, — где уж были, там нас вовсе нет.

И тут появилась сама невеста. Только исхудавшая, бледная и совсем седая.

— Вот она! — хотел было воскликнуть Ждан, но вовремя прикусил язык.

Он вдруг разглядел такое, что его сильно насторожило. Отец смотрел на свою дочь, явно ее не узнавая. Но это было не главное. Каждый из воинов держал оружие в левой руке, словно левша, — вот что поразило Ждана. И еще глаза. У всех у них были неподвижные, как бы стеклянные взоры.