Биограф - Инна Комарова Страница 25

– Не грусти, дорогая. Ты молода. Выздоровеешь и будет ещё лучше, чем было, – сказал Рауль, поддерживая дочь.

Они разговаривали, строили замки на песке. Шурочка и Рауль стремились поднять жизненный тонус дочери. Но все усилия оказались напрасными. Ночью у Фиореллы открылся сильнейший кашель, перешедший в удушье, остановить который не удалось. В завершение приступа у неё ртом пошла кровь.

Рауль разбудил доктора. Тот, осмотрев больную, подвёл черту:

– Мужайтесь, это конец. Я очень сожалею.

Фиореллы не стало.

А Шурочка, сидя у её постели, повторяла:

– Завял цветочек… завял.

Горе

С уходом Фиореллы Шурочка превратилась в изваяние. Она стала чернее тучи. Все, кто знали её прежде, не узнавали. Она постарела на глазах. Взгляд потух, лицо приобрело застывшее выражение, будто кто-то повесил на него маску. Губы свела страдальческая гримаса.

Обаятельная улыбка, некогда покорившая сердце Рауля, навсегда покинула её лицо. Шурочка больше не укладывала свои локоны в причёску, безразлично шпилькой стягивая в античный узёл, капну волос на затылке. Она перестала заботиться о своей внешности. Что касается гардероба. Вещи светлых и цветастых тонов она больше не носила. Всё в доме погрузилось в траур.

Шурочка ничем не занималась, ей всё опостылело. Она часами сидела у окна и смотрела куда-то вдаль, не переводя взгляда. Ничто не вызывало у неё интерес.

Рауль сопереживал ей всей душой. Потеря любимой дочери подорвало и его силы. Но Рауля ещё более удручало Шурочкино состояние. Он немедля подал прошение об отставке, желая не расставаться с ней и остаток дней посвятить только Шурочке.

Цезаре к тому времени возмужал и не нуждался в родительской опеке. Рауль понимал, что Шурочка сейчас, как никогда раньше, нуждается в его неустанном внимании и заботе. Для этой цели он высвободил время, уйдя со службы. Рауль знал, что в данный момент нужен ей. Однако все его старания, все знаки внимания были напрасными. Шурочка не воспринимала ничего. Она постепенно сходила с ума. Каждый день она перебирала вещи дочери, её фотографии, детские игрушки, которые та любила и хранила.

Жизнь для Шурочки остановилась в тот момент, когда перестало биться сердце Фиореллы. Шурочка не смогла согласиться с этой реальностью. Что-то оборвалось в ней самой. Незаживающая рана подтачивала её силы.

А тут как назло…

Событие, которое подоспело внезапно, как кинжал в спину, явилось окончательным и бесповоротным приговором, и обжалованию не подлежало.

– Синьоре депеша, – громко объявил посыльный.

– Спасибо, – ответила служанка, закрывая дверь, и возвращаясь в дом.

– Синьора, просили Вам передать, – сообщила служанка, входя в гостиную.

– Что там? – безучастно спросила Шурочка.

– Посыльный принёс депешу, – ответила служанка.

– Передай, синьору, – попросила Шурочка.

– Синьор Дель Монти уехал по делам, – доложила служанка.

– Ну, тогда, давай, – сказала Шурочка. Она жаждала уединения, а назойливая служанка приковывала к себе её внимание.

Служанка поднесла пакет и передала его Шурочке.

– Спасибо, – произнесла Шурочка и положила пакет рядом на диван.

– Эльда, – пожалуйста, сделайте мне чаю. Сегодня холодно, меня знобит, – попросила Шурочка.

– Слушаюсь, синьора. Вы придёте в столовую или подать сюда? – спросила служанка.

– Сюда. Я постелю салфетку на столе и здесь попью чай, – ответила Шурочка, поднимаясь с дивана. И тут её взгляд задел пакет. Она увидела почерк её матушки.

– Как матушка рискнула из дома отправить? – засуетилась Шурочка. – Наверное, тётушка в отъезде, тогда к чему такая срочность? Неужели тётушка захворала, и матушка вынуждена была пойти на такой риск, – терялась в догадках, Шурочка.

Она вскрыла конверт, в нём обнаружила увесистое письмо, оно приковало её внимание. В нём княгиня Софья Алексеевна, во всех подробностях сообщала дочери о безвременной кончине князя Сергея Константиновича. Прочитав эти строчки, Шурочка сказала:

– Это я убила его. И рухнула на пол, без чувств.

Расставание

Ты прошла сквозь облако тумана.

На ланитах нежные румяна.

Светит день холодный и недужный.

Я брожу свободный и ненужный…

Злая осень ворожит над нами,

Угрожает спелыми плодами,

Говорит вершинами с вершиной

И в глаза целует паутиной.

Как застыл тревожной жизни танец!

Как на всем играет твой румянец!

Как сквозит и в облаке багряна

Ярких дней зияющая рана.

Когда Рауль вернулся, служанка, дрожа от страха, доложила ему в дверях:

– Синьора попросила чаю. Её знобило. Я отлучилась и когда вошла, она лежала на полу. Я к ней, – синьора, синьора, а она молчит.

Рауль перепуганный вбежал в гостиную. Он застал Шурочку лежащей на полу недалеко от дивана. Рауль нагнулся к ней, стал звать, но она не ответила ему. Он прикоснулся к ней и почувствовал слабое дыхание. Вместе со слугой они аккуратно подняли Шурочку с пола и уложили на диване. Рауль поехал за доктором.

– Удар, – вынес доктор свой вердикт.

Он ещё раз поочерёдно поднял одну за другой ноги Шурочки, убеждаясь в правильности диагноза.

– Это очень опасно? – спросил Рауль.

– Да, – односложно ответил доктор.

– Мы можем ей помочь? О средствах не думайте. Всё, что понадобится, я сделаю. Только помогите, прошу Вас, – умолял Рауль.

– Синьор Дель Монти. К сожалению, я вряд ли смогу помочь Вашей супруге. В данный момент она не реагирует, рефлексы отсутствуют, – констатировал доктор. – Вернётся ли она в сознание, неизвестно, – рассуждал он. – И поднимется ли? Трудно сказать. Осложнения этого заболевания различны и тяжелы. Распространённым является паралич, – заключил доктор.

– Ну, что-нибудь Вы можете сделать?! – тихо спросил Рауль.

– В таких случаях принято говорить, медицина бессильна.

Я понимаю Ваше горе, синьор Дель Монти. Сколько ей отпущено, она пробудет в таком состоянии. Чудес не бывает, – ставил в известность доктор, оглашая свой приговор. – Кто-нибудь видел, как Ваша супруга упала? – спросил он, прослушивая Шурочку деревянной трубкой. Одновременно он мысленно что-то обдумывал, взвешивал, анализировал.

– Меня не было дома, когда это произошло. Я был в отъезде. Теперь меня будет терзать мысль, что всему виною я, – сказал Рауль.

– Не надо, синьор. Не корите себя. От судьбы не уйдёшь, – произнёс доктор на латыни.