Хранитель волков - Марк Даниэль Лахлан Страница 25

Некоторые растут на свету, некоторые — в темноте. Фейлег — мальчик, которого взяли ведьмы, — воспитывался не на солнечном берегу, а высоко в горах, среди дикарей и волков.

Королева ведьм догадывалась, что мальчика, которого она забрала, требуется обучать совсем не той магии, какую практиковала она сама. Ее магию простые люди называли сейдром. То было исключительно женское искусство, магия разума. Гулльвейг удалось стереть для себя границу между прошлым и будущим: впадая в транс, она становилась тенью зайца или волка и входила в ночные кошмары конунгов, однако искусство практической магии было ей неведомо. После своих трансов и медитаций она по многу дней приходила в себя, ослабевшая, едва ли не при смерти, — плата за знание была слишком высока. Ее конечности переставали слушаться, тело было измождено. Она сама походила скорее на руну, на переплетение тонких линий, чем на человека. Проходили годы, но ее тело так и не познало тех изменений, какие происходят с любой девушкой. И уже не познает. Королева ведьм согласилась, что в обмен на знания до конца своих дней останется в детском теле, маленьком, слабом, неразвитом. Но волкодлак не может идти таким путем. Ведьма твердо знала, что Один явится в обличии воина, неся смерть на острие копья. Ее защитник не может быть слабым телесно, поэтому у Гулльвейг оставался только один выход.

Чтобы стать оборотнем, ее будущий защитник должен воспитываться среди берсеркеров, ульфхеднаров, которые живут, словно волки, сражаются, как волки, приобретая за время учения невероятную силу и свирепость и овладевая магией. Ведьма побеседовала во сне со старейшиной берсеркеров, и тот забрал младенца вместе с запасом целебных снадобий у мальчика-слуги под Стеной Троллей.

До семи лет Фейлег жил у самого подножия горы вместе с небольшим кланом берсеркеров, которые заботились о нем, кормили, учили танцам, помогающим впадать в транс, и били его. В тот день, когда мальчику исполнилось семь, старейшина берсеркеров, принесший младенца от Стены Троллей, разбудил его до зари и повел обратно в горы. Уже начиналась зима, и подниматься было трудно. Берсеркер проводил мальчика через заснеженные поля, ждал его, когда тот падал, тащил за собой, когда тот уставал, орал на него, когда мальчик пытался опереться на маленькое копье, как на посох, потому что нельзя легкомысленно относиться к тем предметам, от которых может зависеть твоя жизнь.

С самого начала подъема снег был неглубокий, и они не надевали снегоступов, но чем выше они поднимались, тем выше становились сугробы, им пришлось остановиться и привязать снегоступы к ногам. Они двигались дальше, пробираясь сквозь заросли елей и сосен, которые возвышались над белыми сугробами армией великанов, но постепенно деревья начали терять свое величие — чем ближе к вершине, тем ниже и худосочнее становились хвойные, постепенно съеживаясь до размеров кустарника.

В маленькой долине рядом с замерзшим водопадом берсеркер остановился.

— Здесь я тебя оставлю, — сказал он. Берсеркер был человек грубый, но даже он печально улыбнулся при этих словах. — Будь осторожен, маленький Фейлег. Мы будем по тебе скучать. Еды тебе хватит до завтра. Ты умеешь залезать на деревья с помощью веревки, ты знаешь, что волк не станет понапрасну рисковать своей шкурой. Если волки придут, нападай первым, чтобы они отправились дальше, на поиски жертвы послабее.

Ребенок ничего не сказал в ответ, но когда берсеркер развернулся и пошел вниз, он просто последовал за ним.

— Ты должен остаться здесь, — сказал берсеркер. — Ты больше не можешь жить с нами.

Он развернулся и продолжил путь, но ребенок снова пошел за ним. Берсеркер, пусть он грубый и часто его бьет, все-таки единственный отец, которого он знает, а жена берсеркера — его единственная мать. Ему хотелось вернуться к котлу над очагом, к своим братьям и сестрам, помогать отцу в кузнице, спать рядом с матерью холодными ночами, в тепле и безопасности.

— Ты остаешься! — приказал берсеркер.

Ему не было необходимости объяснять, что последует дальше. Он и так уже повторил дважды, чего обычно не делал. В третий раз он не станет ничего говорить, а просто снимет ремень.

Фейлег был испуган и чувствовал себя ужасно одиноким. Он крепко сжал копье и сказал:

— Однажды я вернусь и убью тебя.

Берсеркер улыбнулся.

— Да, Фейлег, действительно жаль с тобой расставаться. Я верю, что так и будет. Когда ты вырастешь, ты станешь великим воином, а я уже стану стариком, если вообще доживу. Смерть от твоей руки будет честью для меня. Не бойся. Твоя судьба уже соткана, и нить оборвется не сегодня.

Он снова развернулся и пошел вниз, а через миг скрылся из виду.

Фейлег посмотрел по сторонам сквозь прорези в ткани, которой была обмотана голова, чтобы защитить глаза от яркого сияния снегов. Потихоньку начинался снегопад. У него над головой возвышался утес, под ним была долина. Он видел следы, оставленные им и отцом, но, как опытный охотник, понимал, что вернуться по этим следам домой не сможет, — ниже их уже замело.

Он не знал, что ему делать, поэтому просто стоял на месте, недоумевая, почему оказался здесь один и чем он так оскорбил тех людей, которых считал своей родней. Постепенно у него начали замерзать ноги, и он решил, что необходимо найти какое-нибудь укрытие. Дни стояли короткие, и солнце уже клонилось к горизонту.

С Фейлегом никогда не обращались как с ребенком, потому он и не рассуждал как ребенок. Охотился он с того времени, как научился ходить, а с того момента, как начал хоть что-то понимать, он уже затачивал оружие, готовил еду, разводил костер и заботился о себе сам. Привыкший полагаться во всем только на себя, он принял решение. Он будет действовать так, как действовал отец, если их застигала снежная буря: выроет яму под деревом, сделает внутри настил из веток и переночует. Завтра он спустится с горы и попробует отыскать людей, которые захотят его принять, может быть, даже прокрадется домой, попросит у матери прощения и будет умолять взять его обратно.