Когда возвращается радуга. Книга 3 - Вероника Горбачева Страница 25

— Энн… Я счастлива, что ты здесь. Но я же вижу — у тебя сердце не на месте. Ты ведь сбежала тайком, да? Иначе чинно-мирно приехала бы в карете, как знатная госпожа, и белым днём… Давай, рассказывай.

— Ну, что с тобой поделать…

Маркиза со вздохом осушила пиалу, сбросила, наконец, меховую накидку и отстегнула пелерину с платья.

— Теперь жарко… Слушай же. Ты так восторгалась Генрихом, и всё не верила, когда я тебе говорила, что король — не мужчина. — Она смешалась. — Я хотела сказать — в первую очередь он государь, а потом уже рыцарь, кавалер, и прочая, и прочая. Это — люди особого вида, они и на мир, и на остальных смотрят по другому. Не сказать, что плохо, просто иначе. Для страны это, может, и хорошо, а вот для нас с тобой…

Ирис переполошилась.

— Он тебя оскорбил? Унизил?

— Ах, нет… Почти нет, если не считать унижением разговоры о предстоящей женитьбе на Бриттании и этой рыжей Бесс… Но с этим я как-то смирилась, и знаю, как жить дальше. Речь сейчас не обо мне.

И вот, собравшись с духом, Аннет выложила подруге все подробности разговора в Лабиринте подслушанного ими со Старым Герцогом.

— Я подумала: ты должна это знать, — добавила после паузы. — Плохо ощущать себя куклой, за которую всё решают. Бывает, что женщине иной раз некуда деваться — тут-то и выходят за того, кого предложили, будь он даже старый, больной и горбатый. Смиряются, и терпят, и живут… Но мы-то с тобой — свободны!

— Вот и матушка Камилла о том же, — пробормотала Ирис и спрятала лицо в ладонях.

Щёки горели, и не из-за тепла камина.

Так вот для чего, вернее, для кого готовилось женское крыло в доме де Камилле! Не для гостьи — а уже для будущей жены.

А ведь она было совсем простила Филиппу его бестактность, решив, что он приглашает её в свой столичный особняк всего лишь от избытка гостеприимства! Возможно, даже набравшись восточных обычаев, где для почётного гостя не жалели самого лучшего… А оно вот как, оказывается. И его постоянное, хоть и ненавязчивое, внимание, и прогулки по Роану, и интересные беседы…

И странное нежелание стать её крёстным… Разумеется, ведь тогда он не смог бы на ней жениться!

— Ну почему они все… — начала с горечью. — Все думают о себе, будто настолько неотразимы, что женщины сами на них виснут и за счастье почитают… Аннет, неужели они все — павлины? И твой Генрих тоже… Ой, прости!

Маркиза фыркнула.

— А что — Генрих! Он и есть главный павлин среди всех. Наверняка возле каждой цыпочки хвост распускает.

— Не скажи. Говорят, у него уже давно нет фаворитки.

— А-а, не верю. Возможно, он слишком хорошо её прячет. — Аннет дёрнула плечом. — Не хочу больше о нём… Но ты — ты не удивлена? Я-то думала, моя очередь отпаивать тебя чаем и чем-нибудь покрепче.

— Я не привыкла к вину, да и не хочу привыкать, — слабо улыбнулась Ирис. — Печально, конечно, что всё так складывается, но… Да, не удивлена. Странно было бы, если бы меня не попытались использовать в политических целях. А я-то удивлялась, почему султан разрешил мне стать, наконец, самой собой…

Задумавшись, опустила на стол пиалу.

— А ведь Филипп, в сущности, неплохой. И очень сильный. Столько лет сопротивляться привороту, да ещё постоянно подпитываемому, не каждый сможет. Я лишь недавно поняла — или мне показалось, что поняла — отчего он такой замороженный. Бесстрастный. Он настолько привык держать в узде чувства — и свои, и навязанные — что теперь, когда сбросил оковы чужой воли, остаётся таким же по привычке. Это уже часть натуры. Но он оттаивает, правда, Аннет, я вижу!

Она смешалась, опустила глаза.

— Он тебе нравится? — прямо спросила подруга.

Ирис покачала головой.

— Не более остальных. Мне нравится и маршал Винсент, и герцог Жильберт — вот прекрасные образчики мужчин; отчего-то кажется, что уж они никогда и никому не позволят распоряжаться своим сердцем и судьбой. Я, должно быть, наивна, да?

— Так, самую малость… Помнишь, я рассказывала, что, по приказу Генриха, мне должны были подчистить память, а затем выдать за достойного человека? Так вот, этим «достойным» назначили Винсента, и он уже чуть было не посватался… — Она фыркнула. — Матушку Аглаю сразил бы удар! К счастью, ни до первого, ни до второго не дошло.

Ирис вздохнула.

— Что это мы всё чай да чай пьём? Ты, наверное, проголодалась. Давай, попросим Мэг принести что-нибудь на ужин. Должно быть, лететь от Эстре до Лютеции долго и утомительно…

Ей удалось сохранить лицо и не расплакаться, как девчонке, при Аннет. Давно её так не обижали. И даже то обстоятельство, что Филипп в конце концов отказался от женитьбы, мало того — рискнул головой, переча королю — не утешало. Согласился же он изначально с приказом государя, и был готов жениться на безродной вдове, хоть и небедной — но ведь она прекрасно помнит, каков он сноб! Ага, значит, стоило ей стать признанной принцессой, дочерью Баязеда — и сиятельный граф тотчас воспылал к ней великой любовью, не побоявшись заговорить о её свободе выбора!

Теперь она понимала, что значит — быть пешкой в чужой игре…

Она ещё выплачется. Но не сейчас. Позже.

Отправляясь в тайное путешествие со Старым Герцогом, для возможных соглядатаев короля Аннет разыграла недомогание. Анри с двумя верными горничными поддержат видимость, будто мама-маркиза занемогла, слегка простудилась, и желает провести в постели два-три дня, никого не принимая — причуда, вполне естественная для благородной дамы. Поэтому ничто не помешает ей побыть здесь с Ирис подольше и дождаться Армана д’Эстре, отбывшего на какую-то важную встречу. Правда, есть у неё в Лютеции ещё одно небольшое дельце…

Упоминая о деле, она отвела глаза. Ирис женским чутьём поняла — лучше не спрашивать.

Конечно, для маркизы нашлась в этом доме чудесная маленькая спальня, такая же уютная, как и хозяйская. Но почти до рассвета подруги секретничали — то за очередным чайничком зелёного чая, то за крошечными рюмочками травяного ликёра — подарка матушки Констанции, и говорили, говорили… О негодяях мужчинах и о том, что глупые женщины им всё прощают; о женской гордости и о вещах, которые никогда прощать нельзя, о несправедливости судьбы, сводящей не тех, не там и в не то время. Конечно же, плакали. И утешались.

Такова уж женская дружба, редкая, но на века.

Заснула Ирис лишь под утро. И снились ей на новом месте три прощальных письма эфенди, в которых, как ей казалось, она упустила что-то важное, дикие, заросшие буйной зеленью острова в океане, и суровый разноглазый взгляд Хромца.