Мертвец в подарок - Татия Суботина Страница 24

Сны не были моей стихией. Каждую ночь, сдаваясь в плен Морфею, я могла лишь надеяться на негу без картинок. Крайне редко видения приходили в движение, заполняя голову черно-белыми эпизодами, еще реже они полнились цветом. Сегодня же все было иначе: и динамические красочные сцены, и чувство полета, и яркие эмоции. А еще никак не покидало чувство, что рядом со мной в комнате есть кто-то еще…

Как ни пыталась, а глаза открыть не получалось. Сон наяву продолжался. И нежась в ярких лучах теплого света, я не могла сказать, что хочу проснуться. Так хорошо и спокойно мне давно не было. А возможно, и никогда.

На внутренней стороне век я видела приветливое лицо Егора, его дразнящую улыбку и горящий непонятным обещанием взгляд. Казалось, что эти теплые лучи исходят от мужчины, одаривая тело нежными ласками. Хотелось, чтобы это длилось бесконечно. Егор был рядом, ласковым, надежным и загадочным, а я патокой разливалась по его грубым ладоням…

Простынь сбилась, каждое прикосновение одеяла вызывало вспышку ноющей боли внизу живота. И когда уже ожидание стало невыносимым, а мне хотелось безумно всхлипывать, умоляя о блаженной свободе, все резко прекратилось. Грудь стиснуло холодом и тяжестью, точно придавило камнем.

Воздух, казалось, ускользал. Вдохнуть получалось через раз. Проснулась я резко сев, выпуская свистящий хрип вместо вопля, как хотелось. И прежде, чем смогла рассмотреть хотя бы очертания предметов в окружающей темноте, поняла, что продолжаю задыхаться наяву…

Вновь открылось носовое кровотечение. Только на этот раз оно было обильнее, чем предыдущие.

Зажав нос ладонью, я кое-как встала с кровати. Пошатываясь, попыталась определить, куда идти и что хватать в первую очередь. Ориентироваться в чужой комнате оказалось совсем не легким делом.

Растерявшись, я стояла возле кровати и таращилась по сторонам. Дотянувшись, до ночника, я зажгла лампу на прикроватной тумбочке.

Желтый, тускловатый свет подействовал отрезвляюще.

Недалеко от кровати я заметила приоткрытую дверь, похоже, в ванную комнату. Ноги сделались ватными. Пробиралась к умывальнику я настолько медлительно, что едва не выла от собственной беспомощности. Когда же, наконец, смогла открутить кран и плеснуть в лицо ледяной водой, то это не принесло ожидаемого облегчения. В зеркало вообще лучше было не смотреть: бледное чучело, отражающееся в нем, могло лишь привести к долгосрочному заиканию.

Кровотечение не прекращалось.

Будь неладен этот ученый, что так охотно подливал мне вино!

И я тоже хороша. Уши развесила и повелась. Решила, что после одного послабления, ровным счетом ничего не будет. Как бы ни так! Правило подлости исправно работало!

Первым делом я попыталась промыть нос холодной водой. Не помогло.

Потом, запрокинув голову, ждала, прислонившись к стене, что все остановится само по себе. Не могло же это длиться вечно!

После нескольких, показавшихся мучением, минут, я стала думать иначе. Видимо, без посторонней помощи мне не обойтись. И либо я истеку кровью ночью в чужой ванной, либо найду того, кто сможет прекратить это безобразие.

Прижав полотенце к носу, вернулась в комнату, растерянно подмечая, что заляпала кровью не только ночную рубашку, постельное белье, но и все к чему случайно успела дотронуться по пути в ванную.

То и дело останавливаясь на короткие передышки из-за накатывающей слабости, я вышла в коридор. От моей комнаты он тянулся в две стороны, и как ни крути, был одинаково незнаком. Путь я выбрала наугад: вперед. Уж всяко лучше, чем возвращаться назад. Хотя, возможно, именно в обратную от двери сторону мне и надо было.

И хотя коридор тускло освещали настенные бра, но каждая тень казалась зловещей, как, впрочем, и сама тишина. От страха у меня дрожали коленки.

Бродить одной ночью по старинному особняку в поисках домочадцев? Попахивало плохеньким ремейком какого-нибудь иностранного фильма ужасов, где героиня обязательно мучительно и жестоко умирает, из-за своей же глупости.

Накрутив себя до предела, я готова была вернуться в комнату (плевать на кровотечение, до утра продержусь!), как тишину прорезал звук.

Скрип, с которым открылась дальняя дверь дальше по коридору, показался мне оглушающим. Рваная полоска света легла желтым прямоугольником на ковер, захватив немного противоположной стены. При тусклом освещении этот единственно яркий прямоугольник смотрелся диким штрихом художника-абстракциониста.

Вместо того чтобы внять голосу разума и вернуться от греха подальше в комнату, я, как завороженная, двинулась на свет.

Исступленный крик, раздавшийся минутой позже, заставил меня споткнуться на ровном месте.

От того, что сердце, казалось, громыхало, как сумасшедшее, все остальные звуки сливались в какофонию обрывков моего шумного дыхания. Перед глазами замельтешили яркие пятнышки, точно фосфоресцирующие светлячки.

Крик больше не повторился, но от этого стало только страшнее.

Несмело двинулась к полоске света. Чем ближе подходила, тем сильнее нарастало беспокойство.

А вдруг что случилось с Егором?!

— Нет! Невозможно! — для убедительности сказала вслух и упрямо мотнула головой, отчего в висках каждое слово отозвалось болезненным гулом.

Похороны были в ноябре! У меня еще есть время!

У меня же есть время?!

А вдруг, попав сюда, я уже что-то изменила и все идет совершенно не так, как было раньше?! Что если Егор уже…

Оставшиеся десять метров, отделяющих меня от распахнутой двери, не прошла, а проскочила. И откуда только силы взялись?

На первый взгляд, ничего необычного в комнате не оказалось. Старинная мебель, стены в мятных тонах, интересные и явно дорогие безделушки: статуэтки, книги, картины.

— Егор?

Естественно, никакого ответа не последовало.

Набравшись смелости, я переступила порог. И только сделав несколько шагов вглубь комнаты, заметила то, что могло заставить кровь заледенеть в жилах.

Здесь все же кто-то был. Точнее лежал.

Из-за края массивного рабочего стола я смогла рассмотреть только ноги. Явно женские, в синих балетках.

Не то чтобы я ожидала какого-то радостного подергивания, но именно эти застывшие неподвижно ноги, с острыми коленями, как стоп-кадр врезались в голову.

На негнущихся ногах приблизилась к столу и… не сдержала ответный истерический вопль. В луже темно-бордовой крови лежало тело.

Простое синее платье с белым передником было забрызгано кровью. В одном кулаке женщина продолжала сжимать окровавленный острый осколок, а другая рука оказалась прижата к изуродованной толстыми бороздами шее.

Голова женщины была отделена от тела и лежала среди мелких, как белые бусины, и крупных осколков стекла. Всколоченные седые волосы выбились из строгого пучка, их кончики окрасились красным. Глаза подернулись белесой пеленой и продолжали таращиться в пустоту. Рот женщины до сих пор кривился в безмолвном крике. Хотя звука слышно не было, а кожа уже приобрела синюшный оттенок, в моих ушах эхом все еще звучал тот, как оказалось предсмертный, вопль.