Игры падших - Сергей Станиславович Юрьев Страница 24

Переодеться действительно не помешало бы. Едва ли здесь уместно длинное вечернее платье с глубоким разрезом, усеянное радужными блёстками. А туфли на каблуках вообще никуда не годятся, тем более, один каблук отвалился ещё перед входом в караульное помещение. Тогда ей ещё казалось, что всё происходящее – чья-то глупая нелепая шутка и вскоре можно будет вернуться в свою тихую уютную комнату, лечь на кровать и уткнуть глаза в какую-нибудь книжку из тех, что выстроились на единственной полке, сиротливо висящей на голой стене.

Может быть, завтра всё кончится? Придёт кто-нибудь из наставников и скажет, что вся эта нелепая история – лишь очередной тест на пригодность к выполнению новой миссии. И неважно, выдержала она его или нет… Главное – вернуться к привычной жизни, пусть временами хлопотной и небезопасной, но всё-таки настоящей, значимой, полезной для общества. Служить Великой Родине, отдавать ей без остатка своё время, свои силы и свою любовь – что может быть прекраснее…

– Эй, подружка, курева нет? – Обрюзгшее лицо, окружённое спутавшимися седыми космами, свесилось с верхнего этажа нар.

– Нет.

– Ну, и хрен с тобой. – Лицо исчезло, и вместо него вниз свесился уголок серого засаленного одеяла.

Так… Компания, похоже, здесь подобралась нескучная. Правда, народу не слишком много – не больше четверти мест заняты полосатыми матрацами, на которых лежали завёрнутые в одеяла кульки человеческих тел. Кто-то посапывает, кто-то ворочается, а из дальнего угла доносится прерывистый старушечий храп.

Лейла двинулась вперёд по проходу, волоча за бечеву свой тюк, казённую одежду, которой обеспечила её Великая Родина на ближайшие три года. Суд был скор, но гуманен, а одна из троих присяжных даже намекнула, что пострадавший может и отозвать заявление, и тогда свобода придёт уже через год. Только зачем ему это надо… Маркел, скорее всего, просто счастлив, что так ловко её подставил. Он даже не надеялся на такую удачу, а телесные повреждения скоро заживут. Что ж – сама виновата. Нечего было срываться. Теперь, конечно, поздно локти кусать.

Родина слышит, Родина знает… Главное – в любой ситуации не предаваться отчаянью и не терять надежду на лучшее. Может быть, здесь не так уж и плохо. Может быть, всё это необходимо для приобретения бесценного опыта. Может быть всё что угодно…

– Эй, новенькая, сюда давай, тут тепло. – Возле железной печурки на грубо сколоченной табуретке сидит сгорбленная фигура, и пока видно лишь тёмный силуэт на фоне отсветов пламени, гуляющих по бревенчатой стене, покрытой лоскутами обваливающейся штукатурки. Человек… Женщина… Похоже – не старая… Зовёт к огню. Предлагает согреться. Лучшего никто здесь и не смог бы предложить. Платье, кажется, примёрзло к телу… – Ну, чего стала, как столб! Шевелись.

Лейла, скинув то, что осталось от туфель, приблизилась к источнику тепла, и на неё пахнуло жаром из топки.

– За что тебя сюда, такую? – спросила женщина, не отрывая взгляда от огня. На вид ей было лет тридцать, а может быть, и сорок. Может быть, она казалась старше, чем была, из-за шали, прикрывающей плечи, и сутулости.

– Не знаю. Одному по башке настучала.

– За дело хоть?

– За дело.

– Все так говорят. – Она едва заметно усмехнулась, слегка скосив глаза в сторону Лейлы. – Да ты давай одёжку-то смени, а то бабоньки скоро проснутся, примут тебя за ангелочка ощипанного.

– Я… – Лейла протянула ладони к огню. – Пусть. Пусть принимают.

– Много о себе думаешь! – соседка по бараку хмыкнула и подбросила в топку полено. – Поживёшь тут пару дней, может, поймёшь, куда попала. Здесь хорошо. Здесь жить можно. Я вот только спать не могу. Как глаза закрою, Пекло мерещится. Восход Чёрной луны… Никто не боится, потому что не видели. А я видела. Я знаю, и мне страшно. А меня тут все дурой считают. А здесь – курорт. Лучше жить, пока живётся. Руку дай. Садись вон на ту чурку и руку дай – поглядим, что ты за ангелок.

– Сейчас-сейчас… – Руку протягивать не хотелось, и Лейла, пытаясь тянуть время, занялась переодеванием. Она потянула платье за ворот, оно с треском разорвалось на спине и свалилось к её ступням, мгновенно превратившись в невзрачную тряпку.

– Всё снимай, – посоветовала соседка. – Эти фиговые листки только для блуда хороши, а здесь ни к чему они. – Она явно имела в виду кружевной бюстгальтер, трусики и ажурные колготки, которые сейчас снимать с себя было равносильно сдиранию кожи. – И в огонь всё бросай, в огонь…

– Ты кто? – на всякий случай спросила Лейла, не решившись возражать.

– Я – Маргарита, и хватит с тебя для начала. – Она, не вставая с табуретки, дотянулась кочергой до останков одежды и начала брезгливо, предмет за предметом, препровождать их в топку. – А теперь одевайся. Нечего здесь нагишаться – всё равно никто не оценит.

Широкие штаны из плотной материи, синяя ватная куртка, комплект армейского нижнего белья – кальсоны и рубашка, что-то вроде френча со стоячим воротничком, только без нагрудных карманов и с завязками вместо пуговиц, две пары носков – шерстяные и обыкновенные, синяя вязаная шапочка и, наконец, кирзовые полусапожки на кроличьем меху – вот и весь гардероб. Странно, но, облачаясь в этот непривычный костюм, Лейла почувствовала, как ей стало легче – хотя бы оттого, что теперь она хотя бы внешне стала такой, как все. Слившись с окружением, легче выжить. Только бы найти для себя что-нибудь такое, ради чего стоит выживать.

– А ты не убивайся! – посоветовала Маргарита, видимо, заметив выражение боли и тоски у Лейлы на лице. – Кто при жизни натерпелся, тот может мимо Пекла проскочить, а это самое главное. Всё остальное пережить можно, а Пекла не пережить, потому что уже дохленьким туда попадаешь. Лучше всего во младенчестве умирать – тогда точно пронесёт, но нам уже поздно. Вот ты не веришь, а я знаю. Хочешь – покажу? Я могу, только руку дай.

Маргариту явно преследовала некая навязчивая идея, и место ей, скорее всего, было не этом бараке, а в отдельной палате психиатрической клиники. В другой ситуации, услышав подобные речи, Лейла либо поспешила бы уйти куда-нибудь подальше, либо немедленно сообщила бы о факте неадекватного поведения на ближайший пост Службы Спасения. Но сейчас и бежать было некуда, и сообщать было некому, и во всём произошедшим за эту бесконечную ночь было так мало смысла, что не было не малейшего желания делать то, что подсказывала элементарная логика. Наоборот, казалось, душа была пропитана соблазном делать всё вопреки здравому разумению. Раньше у неё было только одно чувство, которое затмевало все остальные, – чувство долга, стремление быть достойной дочерью великого народа и великой страны. И вот – путь, по которому она шла спокойно и уверенно, привёл её сюда, в тёмный барак в общество каких-то сомнительных личностей, отбросов общества, отщепенцев. Впрочем, сама-то чем лучше…

Лейла, преодолев внезапный приступ страха, присела на дубовую плаху и протянула Маргарите левую руку.

– Так-так-так… – негромко произнесла та, мельком глянув на ладонь и стиснув её своими крепкими пальцами. – Только сразу предупреждаю: ничего хорошего ты не увидишь. Не хочу тебя пугать, предупреждаю только. Сиди, смотри на огонь и постарайся не думать ни о чём – мне так легче будет, да и тебе спокойнее.