Откровение - Юрий Никитин Страница 24

— Плотина выдержит? — ,крикнул он.

Калика ответил с глубокой и неожиданной горечью:

— Сэр Томас, на земле ничего не вечно. Волк Фенрирпорвет цепь, собака Амирани истончит цепь, Антихрист явится, Гог и Магогприведут войска, Брахма проснется, Басаврюк выберется из-под земли... Помолчи,я не слышу, что говорит конь.

Томас, глубоко обиженный, конь ему важнее, нашем себесобеседника, умолк. И пусть беседуют, они как раз пара: язычник и безбожныйконь.

Калика то уносился вперед, то подпускал Томаса, сам что-товысматривал внизу. Лес кончился, земля пошла бугристая, вся в холмах, потомсменилась ровными долинами, но теперь на горизонте встали синие горы.

Конь калики пошел быстрее, Олег заставил его снизиться,Томас с ужасом смотрел на горные вершины, что проносились прямо под копытами.Воздух был чист и немыслимо прозрачен, хотя Томас предпочел бы густой туман: онмог разглядеть каждый камешек на дне ущелий, каждый выступ, о который так легкораздробить все кости.

Калика обернулся, показал ладонью вниз. Томас пыталсякивнуть, но голова примерзла к плечам, и вообще боялся шевельнуться, чтобы несоскользнуть с седла, такого узкого и как намыленного. Да и стремена что-тоерзают, подпруги ослабли. Он не раз ужасался, как на поле брани обезумевшийконь волочит вскачь хозяина, застрявшего ногой в стремени, но какой тотсчастливец в сравнении с тем, кого конь так же потащит вниз головой над облаками!

Конь бил крыльями реже, горная вершина пронеслась на уровнекопыт слева, потом острые каменные пики замелькали по бокам, ушли вверх. Коньнесся между двумя каменными стенами, пугающе отвесными, словно неизвестныйвеликан рассек их исполинским мечом. Ветер здесь набрасывался то справа, тослева, Томас судорожно цеплялся за седло.

Конь расправил крылья, провалился вниз. Томаса подбросило,звонко застучали копыта, оранжевые крылья повернулись против встречного ветра.Конь бежал, откидываясь назад, едва не садясь на круп, а последние футы Томасслышал только скрежет и даже запах горящего камня.

Когда конь замер, бока ходили ходуном, брюхо в мыло, а судил капала пена. Передние копыта стояли в двух дюймах над краем массивнойплиты. Томас невольно заглянул, что там впереди, отпрянул и закрыл глаза. Так ислезал с седла, жмурясь, старательно отворачивая лицо от бездонной пропасти.

Могучий голос калики, ненавистно жизнерадостный, произнес созначением:

— Вот оно то место...

— Какое? — спросил Томас, только бы показать, чтоон не потерял сознание от ужаса.

— Где один наш предок сделал первое в мире кольцо. Дане простое, а с камешком! Не в ухо, не в нос или в пуп, как некоторые и доселеносят, а для ношения на персте. Его так и стали называть — перстень...

Черт бы тебя побрал, подумал Томас ненавидяще, с твоимиумничаниями. Ну повидал, ну побродил, ну знаешь много... Так не тычь жепостоянно в глаза, озвереть можно.

Калика что-то шепнул одному коню на ухо, другому, онипереглянулись, соржались, подбежали к краю пропасти и разом бросились в провал.Сердце Томаса ухнуло, но вскоре увидел, как с той стороны ущелья взметнулисьдве оранжевые стрелы. Гривы и хвосты развевались по ветру, кони походили накрупные наконечники из золота.

Томас перевел дух, но в сторону пропасти старался несмотреть. Калика оглядывал скалы, на лице его было задумчивое выражение. Небуду спрашивать, мстительно подумал Томас. Не дождешься. Ишь, похвастатьзнаниями хочется! На что мне лишние знания? Мне Ярославу спасти надо, а недознаваться, как и почему первопредок сделал первое в мире кольцо...

— Вот тут он и был прикован, — объяснил Олег созначением, так и не дождавшись Томаса, — да-да, вон даже дырки в скале...Потом Таргитай, когда забрел в эти края, разбил палицей его оковы, долбанул побашке ястреба: отклевался, дескать, освободил. А тот, в память о пережитом,одно звено цепи одел на палец, а в него вставил камешек из этой проклятойскалы... Ага, вон там видна узенькая тропка вдоль скалы. Смотри, сколько веков,а не сгинула! Правда, ветры дуют с той стороны, там за это время гору изгрызликак мыши голову сыра...

Томас качнулся, правой рукой придержался за стену. Телопревратилось в сосульку, он слышал, как внутри звенят, перекатываясь,обледенелые сердце и прочие внутренности. Или это его пот замерз так, чтосвернулся в шарики размером с голубиное яйцо.

Калика недовольно оглянулся:

— Опять спишь как конь, стоя?

— Да запомнил я, запомнил, — сказал Томастоскливо. — Первое кольцо с камнем было сделано здесь. Тебе бы его в носвдеть!

Удовлетворенный калика двинулся по узенькому карнизу, чтоедва выступал из отвесной стены. Идти приходилось боком, прижимаясь животом кстене, но и так Томас чувствовал за спиной бездонную пропасть, ноги становилисьватными, а пальцы отказывались хвататься за неровности.

Голос калики впереди показался Томасу злобным карканьем:

— Ага, все-таки выветрилось... вот здесь вовсеухватиться не за что! Я ж говорил, не бывает вечных дорог...

Чтоб ты сгинул, подумал Томас в бессилии. Чему радуется!Прав он, видите ли. Да лучше бы сто тысяч раз неправ, но чтоб дорога какдорога.

Пот заливал глаза, шипел, попадая на железо. Томас смутноподивился как быстро разогрелся, прямо от ледяной глыбы в пар, еще чуть — исплавится в литую железную болванку. А калика все идет, дикарь в зверинойшкуре, никто не может заставить его скинуть эту волчовку. И волосы отросли,красной волной закрывают плечи...

— Передых, — донесся голос издали. Томасупоказалось, что голос донесся из-за тридевяти земель, но оказалось, что каликаостановился в трех шагах впереди. Зеленые глаза смотрели сочувствующе.

— Я... могу... идти, — прохрипел Томас.

— Да-да, — согласился калика вяло. — Это мнеотдых требуется. Что-то уставать начинаю.

Томас с ненавистью смотрел в безмятежное лицо, что даже непорозовело. Дышит проклятый язычник так же ровно, но посмотрел на него,рыцаря-крестоносца, и тут же сел под каменной стеной, подпер плечами, чтоб неупала. Томас, сдерживая стон, осторожно опустился на другом конце площадки,стараясь сделать это легко как бабочка, но загремело железом, будто с вершиныгоры сбросили баллисту.

Дрожащими руками снял шлем. В глазах плыло и расплывалось,соленый пот стекал широкой полосой, щекотал шею, промочил вязаную рубашку поддоспехами, а когда Томас украдкой посмотрел вниз, на камне из-под него вытекалатеплая лужа. С яростью поглядел на Олега, поклялся свирепо, что если этотгнусный колдун сострит по этому поводу, то вот-те крест, он тут же поднимется иотправится в преисподнюю сам, без всяких попутчиков.

Шлем был в грязи, а когда кое-как стер, из блестящейповерхности на него взглянуло настолько измученное лицо, что хоть сейчас всвятые, что занимаются умерщвлением плоти.