Колдун - Ольга Григорьева Страница 24

Ворота оказались открыты, двор пуст. Нарочитый ворвался в дом. В полутьме клети он с трудом разглядел испуганные лица слуг, а на лавке неподвижное тело Потама. Отослав челядь прочь, Варяжко присел рядом с ним. Раньше он не замечал сеченного морщинами лица старого воя, его степенной седины и впалых щек, но теперь все это бросилось в глаза.

– Послушай, Потам. – Варяжко коснулся руки лежащего друга. – Улита ни в чем не виновата. Я ей верю. А болотник клевету навел, чтоб князей стравить. Он своего добился. Будет сеча. Бояре – за, и нарочитые тоже. Вновь брат на брата пойдет. Помоги князю, забудь об обиде!

Потам выдернул руку, отвернулся к стене. Ярополк его жену посадил в поруб, а этот ради княжьего блага постараться просит?!

– Ни-ко-гда! – отчетливо проговорил он.

– Послушай, – нарочитый повысил голос. – Я не просто так тебя уговариваю. Нынче вечером вытащу из поруба Улиту. Забирай ее и скачи во весь опор в Новый Город, к Владимиру. Все ему расскажи. Поведай, что поднимает Ярополк великую рать. Пойдут с ним поляне, древляне и радмичи. А Рогволд поднимет кривичей. Не устоит Владимир. Коли не хочет он напрасной крови и своей смерти, пусть бежит из Нового Города. Там до Варяжского моря рукой подать – пусть к варягам прибьется или к урманам, только от Ярополка подалее.

Потам приподнялся, недоверчиво моргнул:

– Улиту вытащишь?

Варяжко кивнул. Как не вытащить, коли уверен, что баба невиновна, как не вытащить, коли одна надежда в ее муже? Только он может упредить Владимира, не допустить братоубийства.

– Жди вечером у последней избы. – Нарочитый улыбнулся через силу, шагнул к дверям. – Пойду я. Князь ждет.

Княжья горница походила на пчелиный рой. Ярополк уже объявил, что идет на Новый Город, и теперь бояре ругались – кто сколько даст на дружину, а нарочитые считали своих людей, лошадей и оружие. Зеленоглазый болотник тоже был здесь. Ни с кем не спорил, лишь слушал да изредка что-то шептал на ухо князю. Заметив Варяжко, он скривился в гадкой улыбке.

«Пригрел Ярополк гадюку на груди… – подумал нарочитый. – Ничего, еще поглядим кто кого!»

За сборами день пролетел, как миг, и, когда ясный Хорс ушел на покой, Варяжко отправился к порубу. Два его венца влажно блестели в лунном свете. Сидящие на краю караульные, лениво переговариваясь, глазели на звездное небо. Скучали. Мало чести сторожить глупую бабу, когда все только и говорят о предстоящем большом походе. Им бы сейчас в дружинную избу, к своему сотенному: послушать, кого он возьмет в Новый Город, кого определит в дозор, кого оставит в Киеве. А то, сидя у поруба, недолго и в обозные угодить. Небось остальные уже рядятся промеж собой, делят еще не отнятую у новгородцев добычу – недаром на дворе ни души…

Увидев Варяжко, кмети вскочили, насторожились.

– Не устали ли? – нарочито небрежно спросил он. Караульные переглянулись.

– Нет!

Варяжко опустился на край поруба, заглянул вниз. В темноте Улиту не было видно, только доносились ее частые глухие всхлипы. Варяжко махнул воям:

– Ступайте пока. Вам к походу готовиться надобно. А я тут посижу.

Приказы нарочитого обсуждать не положено. Особенно если они так желанны. Ратники поспешно отошли в сторону, а затем, прибавляя шаг, устремились к дружинной избе.

Дождавшись, пока ночь скроет их силуэты, Варяжко не спеша вытянул из-за пояса длинную веревку, без помех спустил ее в поруб и окликнул:

– Улита! Лови. Вылезать будем. Всхлипы смолкли.

– Варяжко?

– Я. Да ты не болтай, лучше держись крепко.

– Да… Да…

Пенька натянулась. Нарочитый поднатужился, дернул веревку вверх. Улита запыхтела, пытаясь ему помочь. Два раза она срывалась, ударяясь о каменное дно поруба, взвизгивала и вновь упорно висла на веревке. Видать, упряма была не только в торгу.

Варяжко взмок, он не ожидал, что баба окажется такой тяжелой, старался изо всех сил, а ничего не выходило! Зачем велел Потаму ждать у ворот?! Сглупил… А теперь из-за этой глупости все прахом пойдет!

– Не могу, не могу, – жалобно кряхтела в темноте поруба Улита.

– Может, я чем помочь сумею?

От неожиданности Варяжко выпустил из рук веревку. Благо Улита поднялась невысоко и, хоть шлепнулась вниз со звучным стоном, не вскрикнула.

– Ты?! – попятился Варяжко. «Этот не смолчит, – пронеслось в голове. – Поднимет крик, продаст меня Ярополку…» Нарочитый потянулся к поясу, но меча не было. «Я же бросил его, чтоб тянуть легче было», – ужаснувшись, вспомнил он.

Лицо невесть откуда появившегося Выродка исказила кривая ухмылка.

– Ты за оружие не хватайся, вот оно. – Уный вытянул из-за спины меч нарочитого, осторожно провел пальцем по острию. – Так помочь тебе иль нет?

Лунный свет запутался у него в волосах, огладил лицо. Силился Варяжко понять болотника и не мог. Чего парень хотел? Сперва оговорил Улиту, накликал беду, а теперь стоял рядом, предлагал помощь…

– Зачем? – только и сумел выдавить нарочитый. Парень потемнел:

– Скажу, хоть вряд ли поймешь. Я за собой тяжелую телегу тяну – лишний камень на ней мне не нужен. Даже если он на такую стерву, как Улита, похож.

Он оказался прав – Варяжко ничего не понял. Болотник хмыкнул, подобрал веревку и негромко крикнул в поруб:

– Готова?

Уж кого-кого, а его Улита не ждала. Верно, решила, что это пришла за ней сама Морена, и заорала от ужаса.

– Заткнись и обвяжись, дура! – Болотник завис над порубом. Толкни легонько – и рухнет, расшибется в лепешку… Варяжко закусил губу, пытаясь отогнать болью дурные мысли. Он не хотел походить на Выродка – не было у него привычки нападать сзади.

Уный крякнул и дернулся всем телом, налегая на пеньку.

– Тяни! – велел нарочитому.

Тот бросился помогать. Натягиваясь, веревка запела, пошла полозить край поруба.

Угадав нужный миг, Выродок успел подхватить бабу, покамест еще оставались силы. Она тяжело перевалилась через край поруба, бухнулась на землю и, округлив перепуганные глаза, поползла прочь от болотника. Ползла, пока не уперлась спиной в Варяжкины ноги и не свернулась там, тщетно пытаясь спрятаться от предательских зеленых глаз. Варяжко перевел дух и, внезапно растеряв всю злость на уного, выдавил:

– Так тащишь, словно всю жизнь баб из ям вызволял.

Тот деловито скрутил веревку, подал нарочитому:

– Баб не приходилось, а зверя частенько. Это потяжелее было. – И неожиданно добавил: – Только я бы лучше всю жизнь зверей из ловушек таскал, чем здесь маялся.

Варяжко оглушили его слова. Маялся?! Он?!

– Чего же не уйдешь?

– Некуда. – Болотник отвернулся, двинулся прочь. Нарочитый и не знал, что сказать. Благодарить? Так ведь из-за него все наперекосяк пошло… Обвинять? Но и тут что-то останавливало.