Ангел Паскуале. Страсти по да Винчи - Пол Дж. Макоули Страница 24

— Он говорил о заговорах. Он прогнал меня, потому что опасался, не состою ли и я в заговоре. — Паскуале вспомнил о небольшом квадратном кусочке черного стекла у себя в сумке, рядом с летающей игрушкой. Он понимал, что должен рассказать Никколо о разговоре с Баверио, но не знал, с чего начать.

— Заговоры существуют постоянно в тех кругах, куда завели Рафаэля его амбиции. Подобные люди не доверяют никому и ничему. Это не личное отношение, Паскуале. Это дела.

— Я понимаю, но спасибо вам.

Они улыбнулись друг другу.

Никколо продолжал:

— Насколько я понимаю человеческую природу, человек открыт злу. Со времени Грехопадения люди обязаны бороться с собственной природой, чтобы достичь добра, поскольку сами они тяготеют к злу. Подумай о том, какой армии противостоит одно-единственное добро: честолюбие и неблагодарность, жестокость и зависть, стяжательство и леность. Особенно леность. В душе все мы пьяницы и проклинаем пьяницу не из ненависти, а из зависти. Если бы мы были честнее, мы все должны бы были валяться в канаве вместе с ним.

— Никколо, вы говорите о людях вообще или о конкретных людях?

— О, я ощущаю это в себе, — сказал Никколо и отхлебнул из своей фляги.

Они замолчали. Движение немного затихло. Прохожие едва удостаивали взглядами Никколо и Паскуале; в конце концов, они не делали ничего особенного, просто стояли и глазели — любимое развлечение флорентийцев. Они наблюдали, как в свете фонаря у закрытого зева ворот взад и вперед ходит стражник. Один раз он остановился и, ссутулившись, раскурил трубку, затем выпустил длинную струю дыма и выбросил спичку.

Никколо, разглядывающий арку, под которой они стояли, бросил:

— Люцифер пал.

— Я все чаще и чаще думаю об ангеле…

— Люцифер Утренняя Звезда был князем ангелов, самым прекрасным из них до восстания. Мне всегда было любопытно, что задело Бога сильнее, Грехопадение человека или Его правой руки.

— Ну, Он послал Своего Сына искупить наши грехи.

— Возможно, наше спасение только первый шаг к спасению Люцифера. Но эту мысль не стоит повторять, Паскуале. Даже в вольнодумной Флоренции подобная идея может привести тебя к столбу как еретика, они уже пытались сжечь Савонаролу. Нельзя рассчитывать на то, что тебя спасет гроза. А о каком ангеле думаешь ты, Паскуале?

— Об архангеле Михаиле, который вывел Адама и Еву из рая.

— Совершенно непопулярная тема, надо признать. Знаешь, мне всегда казалось странным, что Грехопадению не посвящено никакого праздника. Наверное, тогда сложилась бы традиция, которой ты мог бы следовать. Хотя, полагаю, работы Мазаччо ты видел.

— В капелле Бранкаччи, да. Я признаю, что определенное напряжение ощущается в фигурах Адама и Евы, но они как-то грубо написаны, несчастному Адаму никак не распрямить ногу. Еще я видел аллегорию Мантеньи, где пороки изгоняют из сада добродетели. Но меня интересует сам ангел. Я хочу написать только его, и так, чтобы зрители сразу понимали, кто перед ними.

— Они поймут по горящему мечу.

— Тогда, наверное, придется обойтись и без меча. Я хочу сделать нечто новое… — Паскуале был смущен. Обычно он любил поговорить о задаче, которую поставил перед собой, но сейчас был не пьяный разговор в таверне, а откровение. Он признался: — Я не знаю, с чего начать.

Никколо сказал:

— Полагаю, как и в писательском деле, начало самое сложное в картине. Погоди-ка. Что там такое?

Из ворот палаццо выехал экипаж. Один из новомодных. Его тянула одинокая лошадь, сам экипаж был больше в высоту, чем в длину, — увеличенный в размерах, поставленный вертикально гроб, зажатый двумя большими колесами. Возница свесился с высокого сиденья, чтобы сказать что-то стражнику, затем лепестки круглой двери разошлись и показался человек.

Это был толстый коллега Рафаэля, специалист по животным, Джованни Франческо.

Он влез в экипаж, и тот тут же тронулся. Как только он проехал мимо их арки, Никколо выбежал на улицу и остановил vaporetto со свободной пассажирской скамьей. Он прокричал вознице, что, если тот сумеет следовать за экипажем, получит неплохую награду, и замахал Паскуале:

— Покажи этому доброму человеку свой кошелек.

— Никколо…

— Быстрее! Мы его упустим.

Возницу, сгорбленного человека с надвинутым на лицо капюшоном, кажется, убедил флорин, сверкнувший среди горстки меди, он велел им сесть сзади и запустил машину, как только они забрались.

Маленькое vaporetto загрохотало вниз по виа де Джинори и обогнуло симметричную церковь на площади Сан-Джованни, которая сверкала чистым белым цветом в перекрещенных лучах фонарей с линзами, горящих по периметру фундамента. Котел vaporetto, подогреваемый мягким прусским углем, выводил одну-единственную печальную ноту, широкое облако отработанного грязного пара тянулось за ними в ночном воздухе, словно знамя. Паскуале с Никколо вцепились в перильца по бокам скамьи, подскакивая и стукаясь, пока безрессорные колеса грохотали по плиткам и римским булыжникам. Они проехали всю виа Романа, оказавшись в потоке, двигающемся на восток и на запад через Старый рынок, где экипажи, телеги и vaporetti обгоняли друг друга под звон колокольчиков и вой паровых свистков, под крики и проклятия возниц.

Никколо высунулся и закричал вознице, чтобы тот ехал как можно быстрее, на что возница огрызнулся:

— А что я делаю, синьор? Не думайте, что я ничего не смыслю в своем ремесле.

— Конечно, конечно, друг мой.

— Еще чуть-чуть, и привод лопнет. В новых машинах ремни, знаете ли, укреплены кованым железом, но эта модель одна из первых, в ее ходовых частях нет ничего, кроме дерева. К тому же дорога и так не слишком хороша для ее колесных валов.

— Лошадь, дорогой мой, шла бы быстрее. Я подумываю, не найти ли лошадь.

— Пожалуйста, если вам угодно, но я именно тот человек, который доставит вас в нужное место без задержки. Не волнуйтесь, я не упустил из виду ваш экипаж. Похоже, он направляется к реке.

— Мы же не можем бежать за ним всю дорогу, — сказал Паскуале.

Никколо обратился к вознице:

— Этот проклятый пар закрывает мне обзор. Надеюсь, вы едете за тем экипажем.

— Я тот, кто вам нужен, — повторил возница. — Вон он, видите, движется прямо по виа Калимара. Не беспокойтесь, он поедет через реку по Понте Веккьо.

— Если бы я его видел своими глазами, то был бы куда спокойнее, — ответил Никколо.

Паскуале высунулся наружу и, вглядываясь сквозь клубы пара, различил высокий силуэт черного экипажа впереди, довольно близко. Возница был прав. Они медленно потянулись в веренице других экипажей мимо лавчонок, стоявших по обеим сторонам моста. Лампы, подвешенные высоко над дорогой, излучали холодный яркий свет, двери лавок, в основном мясных и кожевенных, светились теплым желтым. Фрески на их каменных фасадах поблекли под слоем грязи и копоти. Между медленно ползущими экипажами сновали люди, предлагая возницам и пассажирам еду, питье и произведенные с помощью машин безделушки. В какой-то момент весь поток экипажей замер, и у возницы vaporetto появилась возможность загрузить новую порцию топлива. Паскуале снова высунулся наружу и увидел верх черного экипажа, от которого их отделяло полдюжины других транспортных средств, о чем он и сообщил Никколо.