Клад стервятника - Сергей Челяев Страница 23

Whoever knows pain becomes criticized

From the fire that burned up the skin

I throw a light in my face

A hot cry

Fire!

«Fire!», Rammstein

Я всегда считал, что в Зоне давно установлен свой, не нами определенный порядок вещей. Например, спроси любого на Цветном бульваре — чер-р-рт, и когда от меня уже отвяжутся ассоциации со строчками шабаш- ных песен! — и вам каждый ответит… каждый ответит…

Общеизвестно, что за Периметром нередки встречи с таким паршивым противником, которого в одиночку ну никак не одолеть. Это может быть полтергейст, или особо матерый бюрер, или кровосос — не к ночи будь помянут со всеми своими присосками! Или вот еще канонический пример: нападение большой стаи псов можно отразить только по системе «в три ствола».

Два ствола для них, видите ли, не аргумент.

К счастью, все это не относится к зомби. Любого живого трупака в принципе сшибить с ног легко: скосил из автомата — и весь сказ.

Но вот закавыка: даже после поражения огнем семидесяти процентов мерзкой площади его тела зомби, как правило, упорно поднимается. Будто он и не мертвец вовсе, а детская кукла для малолетних дебилов «ванька-встанька». Почему для дебилов, я вам расскажу как-нибудь в другой раз, а пока передо мною стояла проблема, требующая безотлагательного решения.

Мы сюда притопали искать карту Слона — и лишние зрители нам ни к чему. В особенности если они — явные марионетки и где-то за ширмой по соседству может прятаться сам хозяин театра.

Я живо представил, как этот неведомый злыдень, пластический обер-хирург Зоны, приделывает трупам маски живых людей, хихикает и потирает руки.

После чего с негодованием дал очередь в лже-Гордея, точнехонько под обрез его ветхих плеч.

— Отправляйся, дружище, в ад. Да канца!

Двойнику очкарика автоматной очередью башку как ножом снесло. Под нею оказались серые лоскуты мышц, обрывки сухожилий и толстый позвонок, торчащий между плеч, как сломанный черенок лопаты.

Несколько секунд обезглавленное тело покачивалось на месте. Точно еще размышляя, устоять ли ему под градом моей свинцовой критики или пасть ниц, дабы морально и физически разлагаться.

В итоге победил второй вариант, и сраженный зомби упал ничком, зарывшись отсутствующим по уважительной причине лицом прямо в песок. В то время как само лицо, натянутое на оторванную башку еще минуту назад, медленно сползало с нее, как резиновая камера лопнувшего футбольного мяча.

Остальные два зомби как по команде обернулись и синхронно шагнули ко мне.

У Гордея лицо из белого тотчас стало серым и вдобавок сморщилось, как куриная гузка. «Эге, — смекнул я, — похоже, парня сейчас вырвет, прямо в ходе неофициальной встречи без галстуков».

Поэтому я, не мешкая ни секунды, в упор полоснул второго, рыжего мертвяка, выбив из его спины фонтан коричневых и желтых брызг. Получи, фашист, гранату.

Увы, от третьего зомби я огреб по полной.

Пока я палил в упор в его собрата, тот успел подобраться ко мне сбоку на расстояние вытянутой руки. И вытянул ее.

Я вам честно скажу: расхожее мнение, что люди искусства обладают чересчур впечатлительной и ранимой натурой, — наветы и чушь псевдособачья. Не знаю, как другие диджеи и лабухи, но у меня к рвоте в Зоне давно выработался стойкий иммунитет.

И вовсе не оттого, что мне приходится каждый день отстреливать живым мертвецам бошки пачками. А благодаря жизненному багажу, накопленному на основном месте работы.

Уверяю вас, человек, который несколько лет кряду по пять раз за вечер распевает для компании подвыпивших сталкеров героический хит Газманова «И ноздрями землю вберу!» — мало чего боится на этом свете.

А что можно сказать про проникновенные, прямо- таки пронзительные в своей эпической силе строки из шлягера «Дискотеки Авария»?

Может, это ветерок

Мои губы колышет,

Может, это я кричу,

Но ты меня не слышишь!

Лишь то, что в моем академическом исполнении им аплодировала бы целая армия зомби, снорков и всяких там шатунов, с помощью которых Великая и Ужасная Ноосфера, как известно, давно и успешно плетет мировой заговор против всего человечества и меня, Гоши Птицына, лично.

Вот вам надежный, стопроцентный рецепт, как успокоиться и начать жить среди всяких вампиров и оборотней, которые вокруг нас в повседневной жизни просто кишмя кишат.

Попробуйте петь, как я, песни из золотого фонда нашей российской эстрады каждый день перед едой и еще — непременно за два часа до сна. И вам очень скоро откроются Великое Ничто, еще более Великое Что и Полный Пофигизм Диджея первой степени посвящения.

Во всяком случае, Комбат, после того как я однажды остался ночевать в его доме, заявившись с особо сокрушительной шабашки, переросшей в тотальную пьянку, клятвенно утверждал, будто бы я среди ночи вдруг проснулся, застонал и заскрипел зубами так, что разбудил даже его. А потом как заору с закрытыми глазами:

— Ко мне, упыри! Ко мне, вурдалаки!

И потом еще полночи пел во сне замогильным голосом — и про ноздри заживо погребенного в земле, и про тленные губы живого умруна, которые колышет самый легкий ветерок, и даже про Черного Ленина.

Про Черного Ленина Комбату понравилось больше всего. Настолько даже, что он поутру, едва меня разбудил, тут же потребовал дать списать слова.

А откуда же мне их знать? Я ведь этой песни, про Черного Ленина, никогда в жизни не слышал.

И нечего было из-за этого обзывать меня козлом!

Разумеется, обо всем этом я не думал, валяясь на бережку и глядя во все глаза на живого мертвеца, нависшего надо мной Черным Лениным.

Зомби был вряд ли сильнее меня физически, но фактор внезапности — эффективное оружие в умелых, пусть и мертвых руках. Паршивец вдобавок еще и наступил мне на щиколотку. Видать, знал, гад, где у интеллигентного человека находятся болевые точки. Может, он в прошлой жизни, до того как стал охотником за хабаром, работал школьным учителем физкультуры?

Признаться, я крепко надеялся на Гордея. По всем законам жанра зомби должен был вот-вот застыть, разлив по своей изможденной роже целый таз недоумения. А затем из его чахлой груди, из самой гущи лохмотьев комбеза бывшего сталкера, должно было показаться, например, острое навершие шеста Гордеева экстраполятора!