Темная сторона медали - Сергей Мусаниф Страница 23

Изредка в бесконечной войне наступало затишье, бывали перемирия, привалы, появлялись союзники или новая категория врага. Серега понимал, что в конечном итоге свою войну проигрывает каждый и все кладбища для него были братскими могилами, но никак не мог избавиться от своей не слишком логичной жизненной концепции.

Вывод: если вы псих и вам срочно нужен союзник, страдающий тем же маниакальным психозом в той же степени, что и вы, лучше этого парня вам не найти.

Калитка была открыта.

Серега сидел на четырехсоткилограммовом бетонном кольце, пил пиво «Миллер» по полтора доллара за бутылку, курил «Мальборо» и лениво отмахивался от комаров. На нем были дырявые джинсы, футболка непонятного цвета и драные кроссовки, и он был с ног до головы заляпан глиной. Я, конечно, слышал, что творческие люди могут искать свою музу в разных местах, но на моей памяти еще никто не искал ее под землей.

По улице бродили дачники. Как правило, компаниями не меньше трех человек, иногда встречались парочки, а совсем редко – одиночки. Одиночки – это те, кто идет за «Клинским». «Клинского» в местном магазинчике должно быть навалом. А вот где Серега взял «Миллера», это большой вопрос. Наверное, привез с собой.

– Здравствуй, Костя, – меланхолично сказал Серега. – Рад тебя видеть.

– Здравствуй и ты, – сказал я. – Только вот что-то радости на твоем лице я не вижу.

– Прости, – сказал он. – Я все пытаюсь думать о чем-то приятном и возвышенном, но мысли в голову лезут какие-то подземные.

– И не только мысли, судя по твоему виду. Ты чем тут занимаешься?

– Септиком.

– Это новый вид сексуальных извращений?

– Типа того. Пива хочешь?

– Нет.

– Это хорошо. А то всего две бутылки осталось. Зато минералки полно. Хочешь минералки?

– Хочу.

– На веранде стоит холодильник.

Холодная минералка – это хорошо. Конечно, холодное пиво было бы куда приятнее, но я предпочитал быть трезвым. Неизвестно, когда Грегор в следующий раз заявится.

– Ты тут что-то роешь? – спросил я.

– Потрясающая наблюдательность, – сказал Серега. – Ты знаешь, сколько существует разновидностей такого, казалось бы, примитивного инструмента, как лопата? Есть лопата штыковая, лопата совковая, лопатка саперная, есть лопата для уборки снега, наконец…

– Эк тебя плющит, – сказал я. – Так чего роешь-то?

– Септик.

– Слушай, я и в первый раз так услышал. А это что?

– Ты не знаешь, что такое септик? – спросил он.

– Не знаю.

– Считай, что тебе повезло.

– Слово какое-то нерусское. Септик. Это как-то связано с антисептиками?

– Ага. Септик против антисептика. Септик, друг мой Костя, это – большая яма в земле.

– Зачем?

– Фиг знает, – сказал Серега. – Слушай, давай не будем об этом. Я на прошлой неделе тоже ничего о септиках не знал и был от этого совершенно счастлив. Теперь я могу читать лекции на тему канализации, чего я, кстати, сегодня и сделал, завоевав уважение всех соседей, но довольным жизнью меня теперь не назовешь.

– Ты эти кольца, что ли, закапываешь?

– Ага.

– Они же тяжеленные. Неужели в одну рожу?

– Нет, – сказал Серега, – В две. Теоретически мы тут вдвоем работаем – я и сосед. Но он только кольца опускать помогает и землю выкидывать. А вниз не лезет, говорит, у него на глубине голова кружится.

– Типичный приступ клаустрофобии.

– Черта с два. Типичный приступ алкоголизма.

– Ничего, один покопаешь. Тебе полезно.

– Кто тебе сказал? – насторожился Серега.

– Хемингуэй, – сказал я. – Говорил, что лучшим занятием для писателя, когда он не пишет, является тяжелый физический труд.

– Хемингуэй жрал круассаны в Париже, любовался корридой в Испании и стрелял львов в Африке, – сказал Серега. – Кроме того, старина Хэм не копал септиков и пустил себе пулю в голову в солнечном Ки-Уэст, штат Флорида.

– Еще он говорил, что лучшей жизненной школой для писателя является тяжелое детство.

– Тут мне повезло.

– Так зачем ты роешь?

– За деньги.

– А как же твои авторские гонорары?

Серега вздохнул.

– Они имеют нехорошее свойство заканчиваться. А чувство голода никогда не уходит насовсем.

– Писателям так мало платят? – ужаснулся я.

– Смотря каким, – сказал Серега. – Хотя вам, потомственному олигарху, нас, бедную творческую интеллигенцию, никогда не понять.

– Опять все пропил?

– Нет, – гордо сказал Серега. – Не все. Большую часть проиграл в казино.

– Орел.

– А то, – сказал Серега. – Кстати, а ты хотел чего-нибудь или просто меня проведать приехал?

– Хотел, – сказал я. – Не знаю, как бы тебе это объяснить, но… Короче, история долгая. Может быть, в дом зайдем?

– Давай, – согласился Серега, спрыгивая с кольца. – Посидим, о делах наших скорбных покалякаем.

Одно дело, когда ты участвуешь в чем-то непонятном, невероятном, во что очень трудно поверить. Поскольку ты во всем этом участвуешь сам, то рано или поздно тебя либо увезут в психушку, либо ты найдешь происходящему какое-то логичное объяснение. Ну пусть даже не слишком логичное. Главное, что оно тебя удовлетворяет.

И совсем другое дело, когда ты эту историю рассказываешь человеку, в ней не участвующему. Например, Сереге.

Мы сидели на кухне, где посреди грязной посуды, пустых упаковок быстрорастворимой лапши, бутылок пива, сигаретных пачек, дрелей, перфораторов и шуруповертов стоял новенький Серегин ноутбук, и я смотрел на лицо писателя-землекопа. Оно было непроницаемо, никаких эмоций не выражало и только и делало, что курило во всю ивановскую.

– Это прямо сюжет для романа, – высказался Серега когда я закончил свой рассказ решением обратиться к нему за помощью. – Ты продашь мне идею или выступишь на литературном поприще собственноручно?

– Ты мне веришь? – спросил я.

– Нет, – сказал Серега.

– Почему? – спросил я. – Ты же писатель, человек с развитым воображением и безграничным полетом фантазии.

– Сюжет слишком дешевый, – сказал Серега. – Типичное городское фэнтези с совершенно типичным для этого вида литературы изобилием заглавных букв. А также вампиры, орки, эльфы, герои с мечами и прочие магические побрякушки.

– Значит, не веришь?