Тайна подземного королевства - Кэтрин Фишер Страница 23

В лифте Роберт сказал:

— Она не в меру сентиментальна.

— В ней велико сострадание. — Вязель сложил руки на груди, как будто нервничал. — Я его почувствовал. А еще она немного сомневается во мне.

— Она вас раньше не видела. — Роберту тоже было не по себе, на него опять нахлынул страх, который он обычно испытывал в этом лифте. Ему всегда казалось, будто здесь живет какая-то тень, она поджидает его, хочет в него влиться, потому что тогда он тоже останется тут. Он боялся войти в палату. Боялся увидеть ее.

В палате было темно, горела всего одна лампочка. За распахнутым окном дождь уже прекратился, только падала с раскрытой створки длинная вереница капель.

Вязель подошел к постели и посмотрел на Хлою.

— Она очень похожа на тебя, — проговорил он.

Роберт пожал плечами. Волосы у Хлои были тонкие, светлые; они блестели, от них исходил легкий чистый запах шампуня, того, которым она всегда пользовалась. На ней была новая синяя пижама, которой он раньше не видел. Вязель придвинул стул и сел. Взял руку Хлои; его тонкие пальцы были такими же белыми, как у нее.

Роберт прикусил губу.

— А это обязательно?

— Это помогает. Но если ты…

— Нет. Ничего страшного.

Но все-таки если она где-то там, глубоко, находится в сознании, то она разозлилась бы. Поэтому он сказал:

— Хлоя, это Вязель. Он… Всё хорошо. Так надо.

— Высокая похвала. — Вязель опустил пальцы Хлои на простыню и провел тыльной стороной ладони по губам. — В этой комнате будет трудно. Все эти аппараты…

— Ни в коем случае! Их нельзя выключать! — Внезапно Роберт престал понимать, зачем он вообще сюда пришел. Зачем пришли они оба.

Вязель кивнул.

— Не будем. — И сказал: — Наверно, я просто не люблю больницы. — Он достал из-за пазухи небольшой мешочек.

— Что это?

— Мешок из журавлиной кожи. В нем лежат слова. Всё, что нужно поэту.

Он раскрыл стянутую веревкой горловину и высыпал на кровать несколько небольших палочек. Роберт подошел ближе.

Обструганные прутики дюйма в три длиной походили на орешник — кое-где на них еще сохранилась кора. У каждого из прутиков одна сторона была гладко срезана, а на краю высечены резкие, угловатые штрихи. Одни горизонтальные, другие наклонные.

— Что это такое?

Вязель поднял глаза.

— Буквы. Древний алфавит, называется «огам».

Комната погрузилась в полумрак. Вязель отодвинул мамино вязание, выключил лампу, и красная груда шерсти превратилась в черную.

— Открой окно, — велел он. — И стой там. Не подходи ближе, пока я не скажу.

Роберт хоть и не сразу, но послушался. Подойдя к окну, обернулся — и услышал в комнате новый звук. Он проникал сквозь размеренное попискивание мониторов, сквозь шелест деревьев за окном. Это был шепот, тихие слова.

Он прислонился к подоконнику. На лбу выступил пот. Тревога теснила грудь; он тяжело дышал, но воздуха всё равно не хватало. Словно кто-то выпил весь воздух из комнаты.

Это сделали слова. Они звучали на неведомом ему языке, и их было много. В воздухе трепетали, потрескивали, падали на кровать мелкие тени — должно быть, ночные бабочки, подумалось ему, а может быть, и нет; может быть, это буквы, тугие черточки букв, они оживают, ползают, расправляют крылья, взлетают. И настоящие ночные бабочки тоже были, они впархивали в открытое окно, бились об освещенное стеклянное окошко над дверью, разбрасывая по комнате свои искаженные тени.

Вязель склонился над Хлоей, коснулся ее лба, закрытых век, губ. Пальцы у него были тонкие, влажные, Роберт ощутил это прикосновение и содрогнулся. Но Хлоя не шевельнулась.

Вязель сказал:

— В Потусторонний мир ведет множество дорог. Открывается дверь, поет птица. Тебя кто-то зовет, берет за руку. Ты входишь, слушаешь. Кажется, прошло всего лишь несколько секунд. А в это время здесь, наверху, миновали века. — Он окинул взглядом комнату, поднял вазу с цветами и достал из-под нее вязаную салфетку. Положил салфетку на кровать, взял одну из своих палочек и вставил в узор из ниток, так что палочка осталась стоять.

Шепот, висящий в воздухе, едва уловимо изменил тональность.

— Если очутишься там, нельзя ни пить, ни есть. Иначе можешь никогда не вернуться домой. — Он поднял глаза. — Ты понимаешь?

— Это… древние сказки. Легенды.

Вязель вставил в салфетку еще одну палочку.

— Да. В наши дни люди сказали бы, что у нее в мозгу изменились пути прохождения нервных импульсов, что поврежден какой-нибудь участок коры или нервный узел. Каждая эпоха окутывает свои знания живыми образами. Точно так же поступал тот народ, который построил кромлехи.

Встала третья палочка. Темнота ощутимо сгущалась; занавеска за спиной у Роберта шевельнулась, мягко коснулась его руки. Звуки шелестели и похрустывали, как крылья невидимых жуков.

Он приблизился на шаг.

— Отойди. — Вязель, внимательно прислушиваясь, поставил еще одну палочку, потом еще и еще. Постепенно они превращались в небольшой деревянный кружок вдоль края салфетки, плоские обструганные грани прилегали друг к другу, слова смыкались крепостной стеной.

Он строит кромлех.

Как только в круг вставала очередная деревянная щепочка, шорохи и шепоты в комнате сгущались, набирали силу. Звуки складывались в слоги, в воздухе зазвучали обрывки фраз, они слились в размеренный напев.

— Кто это говорит? — прошептал Роберт.

Вязель не ответил. Он сосредоточенно работал, его тонкие пальцы перебирали деревянные колышки кромлеха, крутили их, поворачивали, как будто он настраивал музыкальный инструмент, и с каждым его движением стихи — а теперь стало ясно, что звуки складываются в стихи — словно приближались на шаг, хотя всё равно исходили они откуда-то из немыслимого далека, доносились искаженно, словно из плохо настроенного радиоприемника.

Роберт застыл в изумлении.

— В том мире стоит семь крепостей, — натянутым, как струна, голосом заговорил Вязель. — Семь каэров, и каждый последующий выстроен крепче предыдущего и уходит глубже. Может быть, она успела уйти так далеко, что я до нее не дотянусь. Он наверняка водит ее от замка к замку.

Круг был выстроен уже наполовину. Мелодия стряхнула шорохи, зазвенела одним голосом. Призрачное пение доносилось сквозь тысячи миль, сквозь тысячи веков.

В коридоре замигала лампочка. Где-то в глубине здания хлопнуло окно. Роберт вскочил, кинулся к двери, чтобы запереть, но замка не было. Он встал, прижавшись к ней спиной.

— Скорее, — прошептал он. — Скорее.

— Не могу. — У Вязеля тряслись руки, на лбу поблескивали капли пота. — Тут нельзя торопиться.