Ливиец - Михаил Ахманов Страница 23

– Не обращайте внимания. Любопытствующие путешественники с Бетастена и Ормузда, ближайших планет, – сказал Гинах. – А вообще-то здесь и в самом деле тихо и безлюдно. Почти незаселенный материк в северной полярной зоне… Ну а сад, который вы видите, находился при моей усадьбе к югу от святилища Тиннит, в семьсот тринадцатом году, в период двадцать девятого погружения. – Вздохнув, он улыбнулся каким-то своим воспоминаниям и добавил: – Земли в Карфагене тогда были дешевы, а я владел целым флотом из восьми кораблей, возил переселенцев из Тира и очень неплохо на этом зарабатывал… Спустимся к морю? Хотите искупаться? Здесь чудный пляж, а воды так чисты, что…

– Нет. Пожалуй, я отправлюсь домой. Посплю немного, и за работу.

Мы двинулись обратно к порталу, миновали его, и Гинах задумчиво протянул:

– Вы еще спите, Андрей… А мне вот сон почти не нужен – так, раз в два-три дня. Сколько вам лет?

– В реальности – пятьсот двенадцать.

– А в мниможизни?

– Больше шестисот.

– Вы младше меня, намного младше, но это ничего не значит. Ровным счетом ничего… Настроить для вас портал?

– Не нужно. Хочу пройтись по набережной.

Он проводил меня к древней, вращавшейся на петлях двери и поднял руку в знак прощания. Я вышел, кот выскользнул за мной и тотчас исчез в траве. Близился третий час ночи; тишина, полумрак и влажная речная прохлада объяли меня. Слева, на мосту с четырьмя башенками и соединявшими их цепями, тускло горели фонари, справа, вдалеке, тянулась лента светящегося воздуха над Невским, а за спиной, выстроившись плотным рядом, дремали старинные дома.

Я пересек улицу, встал у парапета, за которым журчала река, и осмотрел жилище своего коллеги. Небольшое трехэтажное здание, зажатое и как бы заглубленное между более высокими соседями; от улицы его отделял палисадник, где росли два развесистых эльбука со стволами неохватной толщины. Фасад за ними был почти не виден, и я смог разглядеть только двери и пару окон внизу. Окна были такими же, как на третьем этаже – венецианские, закругленные сверху наподобие арки.

«Что здесь было?» – мысленно поинтересовался я, связавшись на секунду с Инфонетом. «Центр обучения, – пришел ответ. – Школа, в которой в 1892–2088 годах учились дети. В Эпоху Унижения и последующие столетия постройка частично разрушилась. Восстановлена в 6120 году с максимальным использованием сохранившихся фрагментов, пропитанных консервантами. С тех пор частное жилище. Здесь обитали…»

«Перечислять не надо».

Я повернулся и зашагал вдоль кованой решетки парапета.

У городов и зданий, даже поверженных в руины, долгий век. Это понимаешь, когда встает задача восстановления и реконструкции города, особенно города-долгожителя вроде Рима, Афин, Парижа или Пекина. Любой из них имеет добрую сотню обличий, и все они привлекательны – к примеру, императорский Рим ничем не хуже Рима Эпохи Взлета. Приходится выбирать. Один облик, древний, но живой, остается в реальности, другие хранит Зазеркалье, и посетить их можно только в мниможизни. С Петербургом было проще – этот город много моложе Рима, и его восстановили таким, каким он был в середине двадцатого века. Мосты, соборы и дворцы, многоэтажные кирпичные дома, гранит набережных, парки, брусчатка, фонари и филигранные решетки…

Еще статуи. Я добрался до моста с четырьмя изваяниями – конь, сразившийся с человеком и покоренный им – и замер, прижавшись спиной к теплому пьедесталу. Невский тек мимо меня в мерцании цветных огней, в сиянии глаз и лиц, в говоре, смехе и музыке, в ярких одеждах и свежих запахах карельской сосны и близкого моря. Ночь в огромном городе – время веселья, время влюбленных, время тех, с кем встретился впервые, и тех, с кем расстаешься навсегда. Радость требует вина и нежных объятий, танца, улыбки, пожатия рук, но все это может скрасить и горький мед разлуки. Я помню об этом, я это знаю… Помню, клянусь теен и кажжа! Здесь, в этом городе, я встретил Кору, и здесь мы с ней расстались, когда я решил перейти в Койн Реконструкции. Мы сидели в маленьком кафе на углу Невского и Литейного, я гладил ее руки, а потом, подняв бокал, сказал… Что?.. Какие слова?..

– Ты один?

Девушка. Совсем еще юная – может быть, год или два, как с Детских Островов. Темная челка падает на лоб, глаза карие, губы словно лепестки тюльпана… Красивая… В нарядном, косо срезанном от бедра к колену платье – алый паутинный шелк, кружева, пояс с пурпурными камнями. Молодая, не умеет разбираться в чужих эмоциях – грусть о минувшем мнится ей тоской одиночества.

– Ты один? – повторила она и тут же, не дожидаясь ответа: – В такую ночь нельзя быть одному. Пойдешь с нами… со мной?.. Я – Ольга.

Образ чайки над прозрачной, как стекло, водой. Милая девушка, добрая, но не моя.

Оторвавшись от гранитного пьедестала, на котором боролись конь и всадник, я шагнул в полумрак набережной.

– Меня зовут Андрей. Спасибо, Ольга, но я не одинок. Ты ищи, девочка, ищи… Кто-то ждет тебя – узнаешь, не ошибешься.

– Не ошибаются только на Тоуэке, Андрей!

Она рассмеялась, исчезла в толпе. Я отступил еще дальше в тень и тишину, что нарушал лишь шорох речного потока, упрямо полировавшего гранит. «Не ошибаются только на Тоуэке!» – звучало у меня в ушах. Желание вернуться домой, к Сенебу и отчету, внезапно покинуло меня, зато потянуло в Антард, к моей сероглазой фее. Тут, на Невском, порталы во всех ресторанчиках и залах развлечений… Шаг в Окно, и я в ее бьоне, в теплых сумерках под Южным Щитом…

Но вместо этого я вызвал глайдер. Бывают моменты, когда торопиться ни к чему, и надо узнавать их – так, как узнаешь тропинку в зыбучих песках, место, куда поставить ногу. Инстинкт и ментальное чувство подсказывают: остановись и не спеши!.. – и это верный знак нарушенной гармонии или каких-то сложных обстоятельств, над коими полезно поразмыслить. Погрузиться в них, отрешившись от мыслей о Тави, ее губах, глазах и голосе, забыв на время о работе, а заодно и о собственном теле.

Воздух чуть слышно зашелестел – глайдер, хрустальный стакан на фоне темного неба, завис надо мною. Разрешающий жест, на миг пропавшее ощущение тяжести, и я очутился в аппарате. Затем – череда мысленных образов-картинок: парабола, что изогнулась над миром гигантскими вратами от Балтики до Детских Островов, жилой купол Октавии, яблоня, сирень и золотистый тростник, лицо моей феи и отражение в зеркале белого как снег цветка.

Глайдер ринулся вверх, мгновенно пробив низкие тучи. Бездонное звездное небо распахнулось предо мной, и я как будто уже не поднимался, а падал и падал в его глубины, словно подбитая птица над ночным городом, сиявшим миллионами огней. Звезды-огни померцали недолгое время, потом, когда глайдер вышел за границу ионосферы, сделались ярче и застыли в ледяной пустоте. Но искры рукотворного света пылали все сильнее и сильнее. Разворачиваясь изогнутыми коническими хвостами, поплыли в черной пропасти северные шлейфы – Первый Верхний, Второй, потом Сибирский, Скандинавский, Шлейф Полярной Звезды и Шлейф Кассиопеи. Конус Полярной Звезды, где находилась база Констеблей, светился особенно ярко – огромная конструкция в точке Лагранжа то озарялась вспышкой ослепительного света, то чуть тускнела, и тогда я мог различить эллипс пространственного портала между разнесенными на сотни километров шарообразными генераторами.