Драконье лето - Ольга Силаева Страница 23

Нельзя, нельзя, нельзя. Год за годом ответ один: и думать нечего. А итог — трус, который очень хочет доказать себе, что трус — не он. Вот и попадает из переделки в переделку.

Если бы знать, где Драконлор!

А знание так близко… Если только Лин сидит спиной; за столько лет магия должна была проявиться! Один взгляд, я запомню узор, и Галавер меня не дождется.

То, что я собирался сделать, было совершенно непорядочно. Но ни о чем другом я уже не мог думать. Я неслышно повернул голову и приоткрыл глаза.

Рубашка светлой птицей полулежала на траве, спиной к костру, как и ее хозяйка. Мокрая ткань, свернутая и выжатая, лежала рядом. Линины запястья легко проскользнули в рукава, поднимая светлый лен за собой, и я невольно поднял взгляд.

В первую незнакомую секунду меня обожгло, нервно и хлестко. Я глядел на чистые, естественные изгибы лопаток без единой лишней черты, и не знал, что думать.

Затем проснулись мысли другие, вполне определенные. Пепел и дождь! Самому, что ли, сходить окунуться в прохладной водичке? Пока, как говорил дядя, все не накрылось медным колоколом?

Хотя День трех колоколов только через неделю…

Квентин, заткнись.

Лин застегнула рубашку и обернулась. Я не успел отвести взгляд, и несколько мгновений мы озадаченно смотрели друг на друга.

— Пора питаться, — нарушила молчание Лин. — Предадим картофель огню?

— Точнее, неворошенному жару под пеплом, — я начал разгребать угли палкой. — Вино будем пить холодным?

— Ты волшебник, ты и разогревай, — она протянула мне флягу. — Только учти, другой посуды у нас нет.

Я представил, как по руке стекает раскаленный добела металл, и торопливо поставил флягу на землю.

— Рисковать не будем. Я займусь картошкой, а тебе достается честь нанизывать хлеб на прутики.

— Тоже дело, — легко согласилась Лин.

Вскоре мы уже уплетали свежезажаренную ветчину с печеной картошкой. Хлеб подгорел местами, но я все равно не ел ничего вкуснее. Забавно: на ферме всегда было где развести костер, а на кухне — взять овощи и мясо. Почему же мы никогда так не сидели?

Впрочем, еще более дико было бы представить, что мои предки разжигали костры на площадях Сорлинн, чтобы подрумянить окорок. Каждому свое.

— Мне снился поразительный город, — задумчиво объявил я, вытаскивая из углей яблоко. — Город-легенда. Я слышал о нем, но ни разу не представлял так близко, так ярко.

— Во сне? — Лин опустила мешочек с изюмом. — А наяву ты его ни разу не видел?

— Кто-то из моих предков видел. У тебя так никогда не бывает?

— У меня? Нет, — она нахмурилась. — Я редко помню сны. Чаще снится что-то волшебное. Иногда мы с мамой собираем цветы, иногда я скачу на лошади. Бывает, у мэтра появляется рука, а иногда, — она запнулась, — я вытягиваю руки, и вокруг летят искры.

— Мне никогда не снились родители, — признала я. — Ты счастливица.

Лин покачала головой.

— Просыпаться все равно приходится. Я бы посмотрела мир чужими глазами: бабушкиными, мамиными. Представляешь Лин, которая жила тысячу лет назад? А если у меня в предках были драконы? Засыпаю — и лечу над полями, выше ветра, быстрее любого мага! А увидеть свет глазами самого первого дракона? Первого человека?

— Я бы не отказался, — кивнул я.

— Серьезно, Квентин, если тебе это не приснилось, — она улыбнулась одними глазами, — тебе позавидовал бы кто угодно.

— Ты столь пламенно восторгаешься, что я начал сомневаться, — я потянулся через остывающий костер. Вот они, «Мифы и легенды». — Помнишь «Врата времени»?

— Почти наизусть. Ты и их видел?

— Я видел город, где, по легенде, они должны стоять, — я задумчиво погладил переплет. — Я не видел самих врат, но… на миг мне показалось, что они зовут меня.

— Значит, некоторые драконы на самом деле ушли в прошлое, — .тихо промолвила Лин. — Самые благородные из них.

— Или самые трусливые!

Мой ответ прозвучал резко, резче, чем я ожидал. Во сне я готов был предать память родителей. И, проснувшись, не находил себе оправдания.

— Их могли обмануть, — произнес я тише. — Уходя, они верили, что спасают мир, но так ли это было?

Лин уверенно кивнула. Ну-ну. Кто из нас ведет род от драконов, а?

— Они уберегли нас, — решительно заявила она. — Ты же помнишь: земля истончилось, поднялась вода, и драконы поняли, что в этом веке им не место.

— А в прошлом, значит, земля была крепче, репа слаще, и огненные ураганы встречали рукоплесканиями, — язвительно отметил я.

— Так было!

— Ага. Десять раз. — Я с отвращением посмотрел на книгу. Все-таки умудрился посадить жирное пятно, молодец. — Глупый, трусливый миф.

— Думаешь, они ушли обратно во дворцы, не пожертвовав ничем? А Первый, который сбросил крылья, отказался от огня и принял воду, стал человеком? Он говорил о душе, о том, что каждая жизнь вечна, что драконы своим бездумным огнем износят землю! Трус?

Я чуть было не брякнул: «нет, идиот», но, глядя на ее лицо, словно освещенное изнутри, удержался. Вместо этого я сказал:

— Не знаю. Темно уже, поздно. Давай спать.

Костер мы затоптали быстро: вечерняя роса уже сошла, было влажно и прохладно. Лин достала из сумки тонкое, прочное полотнище и устроилась по одну сторону костра, ближе к реке. Я завернулся в плащ в смутных сумерках по другую и уже засыпал, как в темноте раздался шепот:

— Квентин?

— Как ни странно, еще здесь, — шепотом же отозвался я. — Лелею мечту об отдыхе.

— Ну и зря. Лучше ответь, только честно: ты веришь, что все это было? И драконы не ведали страха воды, и люди становились драконами, и любой мог уйти в далекое прошлое и построить жизнь заново?

— Наверное, не любой, иначе какой смысл жить? Врата стояли не для всех, Лин. Только для драконов. Их возвели в знак покаяния в год первой казни… да они и были покаянием. Символический способ искупить ошибку, совершенное изгнание без малейшей надежды вернуться. Драконы больше не хотели проливать кровь. Потом, правда…

Я услышал, как Лин недоуменно приподнимается в темноте.

— Квентин… этого не было в книжке.

— А истории о драконьих свадьбах, что рассказывала тебе няня? Они были в книжке?

— Они были на самом деле! И не тысячелетия назад!

— Кто сказал, что правду не передать через тысячелетия? Мне рассказывали родители, — я почувствовал, что ступаю на тонкий лед, и утих. — Они не любили эту легенду. И драконов, ушедших через врата, называли трусами.

— Очень трусливо: пожертвовать собой ради тех, кто и летать-то не может, — с горечью произнесла Лин.