Единственная для принца. Книга 2 - Анна Агатова Страница 23

А маленькая, но отважная Ариша, закрывавшая меня собой, обернулась и спросила:

- Радочка, ты из-за почившей Суэллы так расстроилась?

И столько сочувствия было в её голосе и лице, что я не выдержала и разревелась.

Села прямо на нижнюю кровать, наплевав на категорический запрет её хозяйки не только садиться, но даже и прикасаться к её вещам, и заревела. Ревела, забыв о словах матери «Мы воины, а воины не плачут», забыв о том, что всегда, из любой без исключения ситуации, нужно искать выход, и что никогда не нужно унывать. Ревела, как маленькая беспомощная девочка. Потому что именно маленькой беспомощной девочкой я в тот момент и была.

Мне была нужна мама, которая. как в детстве, погладила бы по голове, прижала к груди, говорила какие-то ласковые слова утешения, пока мой отчаянный плач не утихнет, а потом начала строить планы вместе со мной, как выбраться из сложного положения, как преодолеть трудности.

Вот только мамы не было, и я сейчас не хотела даже вспоминать о том, как она ушла, не хотела думать.

Но чья-то рука легонько легла мне на плечо и погладила, чей-то голос ласково и немного испуганно сказал: «Ну-ну, Радочка, ну чего ты?», и мои слёзы стали высыхать, а боль, горе и страх стали отступать, и уже не казались отчаянно безысходными.

Отчаянно безысходными – нет, хоть и более решаемыми тоже не стали.

Я шмыгнула полным воды носом в последний раз и задумалась о том, что же делать. Как поступить в такой ситуации, когда кругом враги, а помощи ждать неоткуда? Единственная призрачная надежда на то, что здесь, в Академии, я в относительной безопасности.

А значит, план простой: затаиться и учиться. И то и другое нужно делать как можно лучше – буду жива, любая крупица знаний мне пригодится, а много занятий сейчас не оставят мне времени думать о той яме, в которой я очутилась.

- Пойдём, Ариша. И спасибо тебе! – я обняла подругу. – Жалко очень принцессу Суэллу, она же малыша ждала. Вот я и расклеилась.

Подруга недоверчиво покачала головой, но ничего не стала говорить, подала мне мою сумку, а себе на плечо забросила свою, и мы вышли из комнаты.

***

Кроме дополнительных занятий, назначенных комиссией, я стала посещать и все тренировочные на боевом факультете, как того требовал декан.

И Хараевский даже расплылся в торжествующей улыбке, когда я пришла в первый раз.

И когда я дралась против парней, надев крепкий нагрудник (декан побеспокоился, спасибо ему), никогда не стеснялась применять грязные приёмы. И хитрость, и ловкость, и даже подлость были моими друзьями.

Я себе разрешила, потому что я слишком слаба и слишком плохо подготовлена, чтобы противостоять этим ребятам на равных. И Хараевский, как ни странно, ни разу не сдала мне замечания, не остановил и не отстранил от боев, чего я ожидала и даже считала неизбежным.

Он будто радовался, что я дерусь именно так - нечестно, подло, без правил. Он разбирал потом среди прочих мои действия и объяснял парням, как нужно было поступать, когда в глаза летит пыль или тряпка, как уворачиваться от укусов или от ногтей, стремящихся вонзиться в лицо. Мне же делал замечания о скорости реакции, плохой общей физической подготовке и слишком несмелом использовании магии.

Да, время ограничений прошло, и я уже могла пользоваться своей магией. Вот только я не умела…

Почти все адепты владели магией с детства, учились с ней ладить если не в специальных школах, то на дому, если не на дому, то уж на собственных ошибках точно. Я же была великовозрастным младенцем: пальцы плохо плели заклинания, они рассыпались едва родившись, магия почти не слушалась, вела себя как мокрый толстый канат во время зимнего шторма – еле ворочалась и так же еле-еле двигалась.

Что с этим делать, я не знала. Моих прежних умений явно не хватало – они были приспособлены совсем к другому. На общих занятиях я более-менее справлялась, но чувствовала, что мне делают поблажки, и это может скоро закончится.

Я думала обратиться к Яцумире, но не решалась просто потому, что её не так-то просто было найти в Академии – загруженность ректора просто потрясала. Да ещё говорили, что Академию вот-вот начнут делить, из-за этого гудело всё вокруг, и я, конечно, понимала, что ей не до моих проблем. Уже за то, что я здесь и я учусь, была ей благодарна как своей матери, что дала мне жизнь.

И когда Хараевский однажды припечатал меня к полу и заорал: «Магию! Магию применяй!», я окаменела от ужаса и неожиданности. В крике его лицо так исказилось, покраснело, вздулись жилы на лбу, что и так не самое приятное впечатление от его внешности стало просто ужасающим. И я не то, чтобы применить магию, я даже провести силовой приём не смогла. Даже попытаться не смогла.

Он резко поднялся надо мной, а потом протянул ладонь. Я с трудом поднялась, опираясь на предложенную руку, но смотреть на него желания как-то не было. Совсем не было. Хотелось отползти за круг и полежать в сторонке. Чтобы глаза закрыты и красных разъяренных морд с орлиными носами ближе пятидесяти шагов ни одной.

Но мне не дали.

- Адептка Канпе! – вот прямо так.

Не как-нибудь спокойно, умиротворённо, а вот так «Адептка! Канпе!».

Будто он перед строем стоит. А в строю сплошь негодные боевики, провалившие задание, а самый главный провальный боевик – это я, адептка Канпе. Поэтому вот так сурово и грозно, что мурашки по коже: «Адептка! Канпе!», и тело само поднимается на ноги, и глаза открываются тоже сами. Открываются, чтобы глянуть прямо и преданно, спина прямая, подтянутая, руки по швам, чтобы вам, мастер, немилосердные боги даровали по ночам только кошмары!

- Почему вы не используете магию, адептка?!

Он схватил меня за руку, повертел, резко отпустил и уперся мне в лицо своим взглядом. А взгляд такой суровый, тяжелый.

- Ваша печать уже стёрлась.

Да что ж вы, мастер, делаете с несчастной испуганной мной? И вопросы такие странные. Неужели непонятно? Не настолько же вы глупы, уважаемый?

- Плохо владею, - сказала и добавила придури во взгляд.

Это всегда помогало.

Помогло и в этот раз – Хараевский отодвинулся от меня подальше. А то прямо чувствовала его дыхание на своей щеке, про запах его пота вообще молчу. От меня, конечно, тоже несло и ни чуть не лучше. А я стесняюсь, между прочим. И у него взгляд сразу стал такой немного понимающий, но больше – издевательский.

- А, - протянул он саркастически, - домашнее образование!

Я опустила глаза в пол, но подбородок вздёрнула, а губа будто сама собой закусилась. И всё же ответила:

- Оно самое, мастер.

Он отступил на шаг, стал в свою любимую позу - сложил на груди руки - и уставился на меня.

Я надеялась, очень-очень надеялась, что он сейчас покажет мне пальцем на дверь. Ну, или хотя бы скажет, что временно отстраняет меня от занятий. На то самое время, пока не я овладею магией в достаточной мере. И даже тонкая струйка радости запахом весенних цветов начала пробираться ко мне в душу.