Седьмой сын - Орсон Скотт Кард Страница 23

Это подмигивание навело Элвина на некоторые раздумья. У него был один вопрос, только он сильно сомневался, стоит ли об этом говорить. Он подошел поближе, чтобы остальные ничего не услышали. Мера разгадал намерения Элвина и присел на корточки у колеса телеги, чтобы выслушать, что Элвин хочет ему сказать.

– Мера, если мама верит в Бога, а папа – нет, откуда мне знать, кто из них прав?

– Мне кажется, папа тоже верит в Бога, – ответил Мера.

– А если не верит? Я вот что хочу спросить. Что мне делать, если мама говорит одно, а папа – другое?

Мера начал было что-то отвечать, но тут же замолк – Элвин увидел, как лицо его посерьезнело, значит, он собирается сказать нечто очень важное. Он скажет правду, а не отмахнется, прикрывшись ничего не значащими словами.

– Эл, если б я сам это знал. Иногда у меня создается впечатление, что вообще никто ничего не знает.

– Папа говорит, что знать – означает видеть глазами. А мама говорит, что знать – это чувствовать сердцем.

– А ты что скажешь?

– Что я скажу? Да мне всего шесть лет, Мера.

– А мне уже двадцать три, Элвин, я взрослый человек, а знаю не больше твоего. Думаю, ма и па тоже толком ничего не знают.

– Раз они сами не знают, то чего ж так злятся друг на друга?

– Ну, это семейная жизнь. Все время ты за что-то борешься, хотя на самом деле отстаиваешь вовсе не то, что думаешь.

– А что они на самом деле отстаивают?

Прямо на глазах у Элвина Мера снова изменился. Он было подумал сказать правду, но потом решил ничего не говорить. Он выпрямился и взъерошил Элвину волосы. Верный знак того, что взрослый собирается соврать, как всегда врут детям, будто те не достаточно надежны, чтобы им можно было доверить правду.

– По-моему, они спорят только затем, чтобы услышать голоса друг дружки.

Обычно Элвин молча проглатывал ложь, которой потчевали его взрослые, но на сей раз перед ним стоял Мера, его старший брат. Почему-то ему не хотелось, чтобы Мера лгал ему.

– Сколько мне лет должно исполниться, прежде чем ты будешь говорить со мной честно? – спросил Элвин.

В глазах Меры на секунду полыхнул гнев – люди не любят, когда их в лицо обзывают лжецами, – но затем он с пониманием усмехнулся:

– Столько, чтобы ты сам мог угадать ответ, – сказал он, – и столько, чтобы этот ответ еще мог принести тебе пользу.

– Так сколько же? – настаивал Элвин. – Я хочу, чтобы ты сказал мне правду, хочу, чтобы ты всегда говорил со мной честно и откровенно.

Мера снова опустился на корточки:

– Этого я не смогу, Эл, потому что подчас правда очень трудно дается. Иногда приходится растолковывать вещи, которые сам не знаешь как объяснить. А бывает и так, что ты должен самостоятельно найти ответ на свой вопрос, прожив собственную жизнь.

Элвин страшно разозлился и не счел нужным скрывать это.

– Не злись на меня, младший братик. Кое-что я не могу сказать тебе потому, что сам не знаю. Честно-честно, я не вру тебе. Так что давай договоримся следующим образом. Если я могу ответить, я отвечаю, если же нет, то говорю тебе об этом прямо. И никакого притворства.

Ни один взрослый еще не говорил с ним настолько честно – на глаза Элвина навернулись слезы.

– Ты сдержишь свое обещание, Мера.

– Сдержу – или умру. Можешь на меня рассчитывать.

– Знаешь, я этого никогда не забуду. – Элвин вспомнил клятву, которую дал Сияющему Человеку прошлой ночью. – Я тоже умею хранить обещания.

Мера рассмеялся, подтянул Элвина к себе и крепко прижал к плечу.

– Ты ничуть не лучше мамы, – проговорил он. – От тебя не отвяжешься.

– Ничего не могу поделать, – кивнул Элвин. – Но, Мера, если я начну доверять тебе, то как узнаю, когда нужно перестать верить?

– А ты не переставай, – сказал Мера.

В эту минуту к дому подъехал Кальм на своей старой кляче, на крыльцо вышла мама, держа в руках корзинку с обедом, и все, кто должен был ехать, уселись в телегу и покатили к церкви. Папа повел Элвина в сарай, и не успел он оглянуться, как уже помогал крепить доски, причем его работа выглядела ничуть не хуже папиной. По правде говоря, Эл работал даже лучше, потому что пользовался своим даром. Клятвы он не нарушал, алтарь предназначался всем, поэтому он мог скреплять дерево на века, чтобы оно никогда не разошлось в местах стыков. Элвин было подумал помочь папе и скрепить его доски так же, но, присмотревшись, понял, что у папы тоже имеется похожий дар. Его доски не прилегали друг к другу так плотно, чтобы составлять единое целое, как это получалось у Элвина, но они крепко держались, поэтому ничего переделывать не потребовалось.

Папа говорил очень мало. А ничего и не нужно было говорить. Они оба знали, что у Элвина-младшего есть дар связывать вещи друг с другом. К вечеру алтарь был собран и покрашен. Они оставили его сохнуть и побрели в дом. Рука папы твердо лежала на плече Элвина, они шли так спокойно и дружно, словно составляли две половинки одного тела, как будто рука папы росла прямо из шеи Элвина. Элвин чувствовал пульс в папиных пальцах, и этот пульс совпадал с ритмичными постукиваниями его собственной крови.

Когда они вошли, мама крутилась у очага. Заслышав их шаги, она обернулась и посмотрела на них.

– Ну как? – спросила она.

– Самый гладкий ящик, что я видел в жизни, – ответил Элвин-младший.

– А в церкви сегодня ничего не произошло, – сказала мама.

– Здесь тоже было все в порядке, – кивнул папа.

Элвин потом долго гадал, и почему это ему показалось, будто мамины слова означали: «Я никуда не уйду», а папины – «Никогда, никогда не покидай меня». Однако он знал, что понял все правильно, потому что именно в эту секунду отдыхающий у камина Мера поднял голову и незаметно для остальных подмигнул Элвину.