Мать Сумерек - Анастасия Машевская Страница 23

Гистасп, вопреки известной привычке оставаться с Бану в любом деле, пока не прогонит, пожелал уйти спать пораньше. Они с Валом занимали один шатер (а теперь и Варн присоединился к ним). Бану махнула рукой с безразличным выражением на лице.

Очередной порыв ветра был совсем умеренным, но едва Гистасп встал, зашатался. В глазах померкло, он вцепился в раненую ногу, чтобы боль не дала ему потерять сознание. Ощутив невыносимо острую вспышку, генерал заставил себя распрямиться и шагнуть дальше. Когда скрылся за пологом, Бансабира стерла с лица расслабленно-задумчивое выражение; не поворачиваясь, потянула к себе за ворот сидевшего рядом Вала:

— Что у Гистаспа с ногой?

Тот озадаченно развел руками.

— Вал, — также не оборачиваясь произнесла танша.

— Командующий на колено жалуется вот уже месяц, — быстро соврал боец.

— На колено, говоришь? — Бану обернулась с легким подозрением в глазах. — И что говорят лекари?

— Ну… прописали ему какие-то притирания. Я особо не разбираюсь! — пылко заверил Вал.

— Ммм, — чуть разочаровано протянула Бану, отпустив одежду бойца. — Да, сколь нас ни учи, а врачевание требует совершенно особых знаний и мастерства. Не находишь?

Вал находил, и с готовностью принялся рассказывать об одном знакомце из числа лекарей:

— Знаете, мы давно общаемся. Он лет с восьми был помощником одного аптекаря в городе вокруг чертога. Как-то был случай, удили рыбу, так он карася от карпа с трудом мог отличить. Зато какой-нибудь шестицветный альцетилист от кровеносного солтанта различал в два счета! И всегда мог рассказать в подробностях, для чего что используют и как что готовить. Тараторил знатно, — бурча, добавил Вал, явно припоминая выговор приятеля.

— Прямо как ты? — с ехидцей уточнила танша.

— А? — Вал вскинул брови.

— Прямо как ты, — тверже выговорила Бану, посерьезнев. — Знаешь, иногда ты становишься неприлично болтлив и тоже тараторишь.

— Серьёзно?

— Абсолютно, — заверила танша.

— И часто? — с любопытством осведомился Вал, узнавший о новом пороке. Бану было не до шуток:

— Всякий раз, когда врешь.

Вал побледнел, сглотнув, но Бану не стала больше обращать внимания и, поднявшись, ушла к себе.

* * *

В королевском дворце Аэлантиса звенели трубы.

Гомон и ликование раздавалось отовсюду: со всех террас, из раскидистого, как столетний дуб, внутреннего двора, из многочисленных коридоров и тронной залы.

В покоях королевы, которые Шиаде отвели сразу по прибытии с Архон, жрица гляделась в зеркало, не понимая, что испытывает.

Трепет и волнение девочки, когда-то по прошлой памяти без ума влюбившейся в легендарного героя Этана? Восторг женщины, вступающей в объятия мужчины, в грезах по которому провела столько дней и ночей? Гордость за то, что поступает правильно? Или недоумение от того, что не понимает, как так вышло? Жреческое удовлетворение от осознания важности собственного решения или жреческое сомнение, от того, что неспокойно на совести?

— Госпожа? — позвала одна из служанок, приводя Шиаду в чувство.

Жрица мотнула головой, будто отгоняя непрошенное видение. Поглядела еще раз в зеркало. Платье цвета свежего молока, перевязанное в талии широким поясом из тяжелой изумрудной парчи, оттеняло густую медно-рыжую копну, зачесанную со лба и от висков назад и закрепленную на затылке красивой смарагдовой застежкой. Ровный полукруглый вырез подчеркивал высокую грудь с тонкими прожилками вен, мягкая ткань послушно обтягивала плавные очертания изгибов женского тела, а пояс, спускавшийся от талии до полу, вытягивал и без того длинные стройные ноги, придавая женщине статности без всяких чар.

— Вы прекрасны, миледи, — улыбнулась одна из женщин постарше.

Что ж, похоже, она действительно все еще хороша. За годы жизни с Берадом она успела крепко об этом забыть.

— Шиада? — постучав, в комнату зашел Сайдр. Жрица обернулась.

— Да, пойдем.

Пока они миновали коридоры, Сайдр успел поделиться волнением:

«Чувствую себя странно, учитывая, что именно я провожу тебя к нему и я же буду воспевать обряд».

«Чувствую себя не лучше, понимая, что опять почему-то выхожу замуж».

Сайдр в мыслях посмеялся:

«Да, твоя шутка посерьезней, Вторая среди жриц».

* * *

Агравейн встретил женщину у высокого алтаря, сложенного из мрамора между двумя высокими статуями — Праматери и Её Достойного Сына-Защитника. Он был облачен в те же цвета, что и Шиада — белое с изумрудным кушаком — и сиял до кончиков отросших волос блеском непреклонной решимости. Его глаза цвета спелого янтаря будто настойчиво убеждали всех вокруг: да, я побеждаю с тринадцати лет. Всегда получаю желаемое. Всегда выхожу победителем, даже если мой соперник — сама Судьба.

И сегодня все вокруг могут в этом убедиться, думал Молодой король, потому что он добился не кого-нибудь, а следующей храмовницы — женщины, которой никогда не был достоин ни один трон Этана, женщины не из этого мира и не для этого мира.

Его женщины.

И неважно, на каких условиях она вступала в брак, от начала времен она — только его.

С трудом справляясь с дыханием и чувствами, Агравейн принял предложенную Сайдром руку Шиады — прекрасной, как звездное небо, — и сглотнул.

Все встало на круги своя.

* * *

Король не слышал, какие слова произносил Сайдр, не слышал ни себя, ни Шиады, когда они вторили каким-то клятвам. Едва потом мог вспомнить, как отец, король Удгар, протянул им подушечку с двумя массивными, шириной в ладонь, одинаковыми золотыми браслетами со старинным узором из жемчуга и изумрудов. Едва помнил, как в знак состоявшегося супружества они с Шиадой обменялись украшениями, и уж тем более забыл ритуальное:

— И да укроет Богиня ваш союз своим покрывалом, — которое обронил Сайдр в конце обряда.

Агравейн очнулся, только когда к потолку тронной залы его дворца в Аэлантисе взвился восторженный рёв.

Впрочем, и его Железная Грива помнил недолго. Совсем скоро смешались лица поздравляющих: родственников и друзей, князей с семьями и рыцарей, военных офицеров и почетных гостей столицы. Шиада сверкала, как бриллиант во всем этом пестроцветии праздника — ослепительно, холодно и отстраненно. Слишком недостижимо, чтобы возбуждать в людях искренность симпатии, но слишком чарующе, чтобы оторваться от нее.

Агравейн пил жадно, однако остановился вовремя, чтобы сохранить ясной голову — сегодняшнюю ночь он хотел запомнить в каждой несравненной детали. Совсем скоро все прошлые обиды забылись: Лот и Вальдр обнимались и распевали непристойные песни, перебивая бардов; Удгар целовал Шиаду в обе щеки, приговаривая, что она сможет заменить мать земную и Великую для его внучки, которую уже давным-давно уложили спать. Сайдр, глядя на это, посмеивался.