Не вооружена и не опасна! - Нина Новолодская Страница 23

Я ошарашено воззрилась на лепрекона и заметила его довольную улыбку.

— Олег Львович, мне не удобно, это же… — смутилась под этим взглядом.

— Да ну, что вы! — замахал он на меня руками — я бы все равно подарил кому, так что…

— Спасибо! — отставила чашку с горячим напитком и быстро раскрыла коробочку. Практически с благоговейным трепетом коснулась устройства, потом достала свой старый, выковыряла сим-карту и карточку дополнительной памяти. Включила синхронизацию контактов, что бы по ее завершении, позвонить шефу.

Через десять минут, под довольные подхихикивания пожилого мужчины, я нашла-таки фотографию Волконского. Снова раскрыла фолиант и сравнила два портрета.

— Невероятно… — прошептала.

На последней фотографии из новостной ленты на меня, пугающими какой-то злобой глазами, смотрел широкоплечий лысый мужчина.

Захлопнув книгу я, наконец, попробовала связаться с Виком. Шеф был вне зоны.

— Не старайся сейчас до него дозвониться. У них глушатся все сигналы. Когда он сможет, перезвонит сам.

Я тяжело вздохнула, но Олег Львович так уверенно сказал “Когда”, а не “Если”. Мужчина поднялся и, убрав книгу на место, позвал меня:

— Пойдем-ка девочка, позавтракаем! Что-то я проголодался.

Я встала и последовала за пожилым мужчиной в коридор, но, неожиданно, обратила внимание на женский портрет, висящий на, похоже единственном месте, свободном от книг. Ее фотографии я видела и в кабинете лепрекона, но не имела возможности разглядеть, так как они были достаточно мелкие. Сейчас же, я остановилась перед большим черно-белым портретом достаточно молодой и миловидной женщины. Чуть волнистые и, похоже, ярко рыжие волосы. Целая россыпь ярких пятнышек на улыбчивом лице. Фотография, судя по всему, была сделана еще до войны. Я оторвалась от портрета и повернулась к мужчине, тоже замершему в проеме двери.

— Это моя Тонечка. Жена.

— Аааа, — я снова повернулась к портрету и пригляделась, стараясь запомнить ее яркую, красивую улыбку.

— Это в тридцать девятом снято, Тонечке только-только тридцать пять стукнуло, а в сорок втором ее не стало. Болезни сломили многих из тех, кто остался в Ленинграде в те годы. Особенно низших. Голод ослабил нас, вот распоясавшиеся вампиры и оборотни вышли на улицы. Люди погибали тут и там. Никто не обращал внимания, если пропадала парочка-другая. Я ослаб и в тот день очень долго шел домой. Много останавливался. А твари прознали тогда, что меня нет и ворвались. И ведь им даже не еда нужна была, просто вынесли ценности. Тонечку не пожалели, хотя она бы и сопротивляться не стала… — мужчина замолчал, а потом продолжил:

— Совсем молоденькая была. — он грустно вздохнул и вышел, а я последовала за ним на кухню.

— Давайте, я вам помогу? — мне было неудобно, что я подняла его посреди ночи, заставила возиться с собой, искать Вика, получила в подарок дорогущий девайс, а теперь еще и завтраком напрягаю, да еще и грустные воспоминания разбудила.

— Нет, нет, сиди. Мне в удовольствие, поухаживать за такой прекрасной девушкой! — он повернулся ко мне и хитро прищурился. — Да и Антонину мою, ты напоминаешь. Такая же милая девочка.

— А — я не знала как спросить — а во время блокады за правопорядком никто не следил?

— Ну что ты! Следил, конечно, я тогда, кстати, с отцом Витечки и познакомился. Он вел дело Антонины. Всех нашли. Они все заплатили за совершенное. Только Тонечку было уже не вернуть. — мужчина отвлекся и заварил нам по большой чашке кофе.

После того, как он устроился рядом, неожиданно продолжил:

— Во время блокады погибло очень много нагов и оборотней. Вампиры защищали только своих, эльфы тоже сидели по норам и “питались”. Гибли в основном те, кому было дело, понимаешь? И те, кто ближе всех в людям. Низшие гибли первыми: от голода, от болезней, от рук высших. Наги ровняли между собой всех. Им не важно человек ты или лепрекон, Мастер города или Глава клана. Любая жизнь для них — ценность. Потому и гибли.