Последний адмирал Заграты - Вадим Панов Страница 22

«Господа…»

Дорофеев отсалютовал великим, после чего внимательно оглядел расположившихся в зале капитанов. Компания вольных торговцев небось прикидывают, как загрузить в свои цеппели побольше беженцев. Пара галанитов в форме Компании… При появлении офицера Астрологического флота они поморщились и удостоились ответной гримасы. Вздрогнули и отвернулись — всё правильно, благодаря шраму яростные гримасы получались у Дорофеева куда лучше дружелюбных. Трое хамокианцев — этих ребят с татуированными лицами ни с кем не спутаешь…

— Базза, дружище! Какими судьбами?

«Наконец-то знакомый!»

— У меня только одна судьба, Томми, — Помпилио.

Дорофеев крепко пожал приятелю руку и плюхнулся в соседнее кресло.

— Какого дьявола твой мессер позабыл на Заграте?

— Семейные дела, насколько я понимаю. — Базза кивнул официанту: — Белого прошлогоднего, что хвалит Гуго…

— Все ищете Ахадир?

— Никогда не занимались такой ерундой, — вздохнул Дорофеев. — Мы…

— Да ладно, Базза, уж мне-то мог бы сказать! — Томми заговорщицки подмигнул Дорофееву. — Все знают, что Ахадир — идефикс Помпилио.

Точнее — идефикс всех цепарей Герметикона, мечтающих отыскать легендарную священную планету не меньше, чем Изначальный мир или три потерянных планеты Ожерелья. Однако Базза был человеком прагматичным и в сказки не верил.

— Ахадира не существует.

— Как и цеппеля Одинокой Матери, — поддакнул Томми.

— Как и цеппеля Одинокой Матери, — согласно кивнул Дорофеев. — Не поверю, пока не увижу.

— А как же это? — Томми торжествующе продемонстрировал Баззе первую полосу «Каатианского вестника». — Одинокая Мать появилась на Абакате!

Томми Джонс никогда не забирался дальше ближайших к Ожерелью планет Бисера, а потому обожал таинственные истории о необъяснимых событиях в дальних мирах, и жадно поглощал даже самые завиральные журналистские байки.

— Цеппель опять явился ночью, прошел сквозь вижилан и взял курс на север. А на следующий день сообщили о гибели небольшого города…

— Одинокой Матери не существует, — усмехнулся Базза.

— Кто же совершает убийства?

— Работорговцы, пираты…

— Жителей не похищают и не грабят, просто убивают.

— Одинокая Мать появляется только в приграничных мирах. На мой взгляд, одного этого факта достаточно, чтобы понять, что это или работорговцы, или пираты.

— Ни то ни другое! — замотал головой Джонс. — В газетах пишут…

— Томми!

— Базза? — Джонс поднял брови. — В кои-то веки я могу поговорить с человеком, который лично облазил все миры Герметикона. Так что не мешай.

— В кои-то веки ты встретил человека, который не верит ни в одну из этих историй. — Дорофеев рассмеялся, удобнее устроился в кресле и поинтересовался: — Давно здесь?

— Да как сказать… — Томми глотнул коньяка. — Всего шесть часов, но уже второй раз за неделю. И седьмой за месяц. Ухожу в четыре пополудни.

— Открыли регулярный рейс?

— Почти.

— Беженцы? — осведомился после короткой паузы Дорофеев.

И услышал ожидаемое:

— Да.

Джонс был капитаном «Белой Птицы», сверхбольшого пассера транспортной фирмы «Регулярные линии Северного Бисера», и обычно ходил по Ожерелью — гонять его вместительное судно на Заграту не имело коммерческого смысла. Теперь же, судя по всему, ситуация изменилась.

— Прибыль, Базза, проклятая прибыль, — проворчал Джонс после того, как официант доставил Дорофееву выпивку. — Сюда везем всякое дерьмо, а отсюда — перепуганных людей. Стоимость билетов задрали в три раза, но будь я проклят, если пустует хоть одно место.

— Что за «дерьмо»?

— Отребье со всего Герметикона, — не стал скрывать Томми. — Подонки, почуявшие запах наживы… Ты в курсе, что здесь происходит?

Торопиться с ответом Базза не стал. Погладил левую щеку — приятель знал, что этот жест означает задумчивость, — глотнул вина: «Действительно неплохо!», после чего медленно ответил:

— Кто-то говорит, что мятеж. Кто-то — что гражданская война. А на площади горланят клоуны.

— Трудовая партия, — мрачно сообщил Джонс. — Те еще ублюдки.

— Чего хотят?

— Власти.

— Почему их не повесят?

— Потому что Генрих — слабак. — Томми допил коньяк и жестом велел официанту повторить: — Четыре дня назад полицейские разогнали несанкционированный митинг. Пару активистов задержали, еще парочку избили. В принципе, поступили по закону, но трудовики подняли в парламенте вой и требуют принятия Билля о справедливости. Хотят, чтобы полицейских наказывали за применение силы.

— Даже в том случае, если всё сделано по закону? — поднял брови Дорофеев.

— Сейчас в Альбурге говорят не о законе, а о справедливости, — хмыкнул Томми. — Большинство газет поддержали трудовиков и вопят, что король хочет воспользоваться мятежом и разогнать парламент.

— Врут?

— Скорее всего.

— А что король?

— Отправился на юг.

— Значит, все-таки война?

Томми посопел, испытующе глядя на Баззу, после чего осведомился:

— Тебе действительно интересно или у нас нет других тем для разговора?

Дорофеев понимал, что Джонсу не терпится вывалить на приятеля все известные ему факты, однако приличия должны быть соблюдены: ни один уважающий себя цепарь не хочет показаться сплетником. Необходимо подтвердить важность разговора, а потому Базза соорудил на искореженном лице предельно серьезное выражение и веско ответил:

— Дела Помпилио наверняка связаны с местными событиями, и чем лучше я в них разберусь, тем… гм… будет лучше.

И плотину прорвало.

— Тогда все в порядке, — повеселел Джонс. — Всё началось с угрозы голода…

— Какой голод, Томми? — Дорофеев недоверчиво посмотрел на приятеля. — Заграта — сельскохозяйственный мир.

— Они даже экспортировали продовольствие на Чурсу, — подтвердил Джонс. — А несколько месяцев назад, когда начался голод на Свемле, местные умники решили крупно заработать и сплавили им почти весь урожай северных провинций. Потом же случилось то, чего никто не ожидал — неурожай, к которому добавился массовый падеж скота. Братья Доброй Дочери зафиксировали вспышку анилийской язвы, хотели даже закрыть планету на карантин, но король убедил их не принимать решительных мер. Одним словом, Заграте пришлось покупать продовольствие…

— В других мирах?

— Ага.

— А как же юг?

— Доберемся, — пообещал Томми. — Ситуация усугубилась тем, что король крупно вкладывался в развитие промышленности, брал большие кредиты, а незадолго до неурожая и язвы банки потребовали возврата долгов. Генрих расплатился, а буквально через две недели ему пришлось срочно закупать продовольствие для северян, половину из которого он роздал, а вторую половину продал за бесценок. Голода король избежал, но казну опустошил. Новый казначей посоветовал Генриху печатать больше бумажных марок, что привело к инфляции. В итоге новые заводы стоят, золото сожрали, а ситуация продолжает ухудшаться, потому что множество людей осталось без работы. Сезонные рабочие сбиваются в шайки и терроризируют провинции, полиция не справляется, а войска заняты мятежом.