Передышка в Барбусе - Юрий Никитин Страница 22

В главной палате было шумно, за тремя длинными накрытымистолами веселились крепкие могучие воины. За двумя столами старалисьперекричать один другого в песнях, за третьим смеялись и со стуком сдвигаликружки, расплескивая красные капли. Псы шныряли под столами, грызлись из-закостей с обильными остатками мяса.

Воевода Рагнар по прозвищу Белозубый восседал за третьимстолом. Он ничем вроде бы не выделялся среди воинов — ни одежкой, ни стулом срезной спинкой, разве что ростом и шириной плеч, но Кленок безошибочнонаправился к нему. Воеводой Рагнар стал не за белые зубы, а за отвагу иумелость в битвах, а Белозубым прозвали за привычку скалить зубы и шутить дажев самых кровавых схватках.

— Воевода, — сказал Кленок торопливо, — тебяизволит видеть наш светлый тцар.

Рагнар удивился.

— С чего бы?

— Он в гневе, — сказал Кленок. — Что-тослучилось. Тцарица умирает! Тцар велел тебе прибыть немедленно.

На веселом лице воеводы промелькнула тревога. Он покосилсяна хмельных гуляк, те разговаривали, смеялись, хвастались, бранились и тут жеобнимались, клялись в вечной дружбе, никто не слышит, и он спросил осторожно:

— Он что-то сказал еще?

— Нет. Только ехать в том, в чём застану.

Кленок смотрел на него с обожанием, Рагнара Белозубоголюбили все, от воинов и до последних простолюдинов. За дальним столом как разподнялся немолодой воин, поднял чару:

— За нашего храбрейшего из воевод — Рагнара Белозубого!

— Слава! — закричали за столами.

— Слава!

— Будем!

Рагнар поднялся, поклонился, залпом осушил кубок, а покавоины радостно орали, чокались краями серебряных кружек, шепнул:

— Тцарская воля — закон. Быстро оседлай моего коня, ясейчас выйду.

Кленок выскользнул, на него внимания не обращали, в палатечадно, пахнет подгорелым мясом, душистыми травами. Перегретый воздух колыхаетсятак, что, проведи здесь двугорбого коня, и тогда не заметят в пьяном угаре.

Воевода вышел на крыльцо, как и обещал, в той же одежде,только набросил поверх рубашки кольчугу тонкой работы. Русые кудри убрал подшлем, край надвинул на самые брови, глаза тревожные, видно даже в ночи. Слабыйсвет полумесяца блестел серебром на широко разнесенных плечах.

— Конь готов?.. Молодец. Ну, боги всё видят...

Кленок сбегал к темным воротам, стражей не было, пируютвместе со всеми. Тяжёлые створки загрохотали навстречу ночи, раздвинулись, каккрылья ночной бабочки. Дорога загрохотала под крепкими копытами быстро ипредостерегающе.

Рагнар скакал насупленный, в лице тревога проступала всёотчетливее. Мальчишка раздирался от сочувствия: обычно тихий, как будтопришибленный тцар сейчас грозен, лют и явно несправедлив в гневе, но воеводебояться нечего, он у тцара самый лучший, тцар его ценит, не зря же в трудныйчас позвал именно его...

Конь воеводы поравнялся с ним, лицо воеводы в ночи казалосьбледным, как у мертвяка, а вместо глаз зияли тёмные впадины. Голос прозвучалглухо:

— Ты хоть слышал... из-за чего я тцару мог понадобитьсятак срочно?

— Не знаю, — ответил Кленок, но, увидев, как ещёбольше омрачилось лицо любимого воеводы, добавил торопливо, — там всёпо-прежнему, только тцарица вроде бы — совсем плоха.

Ему показалось, что воевода вздрогнул. После паузы, когдаслышен был только стук копыт и свист встречного ветра, голос воеводы прозвучалсовсем печально:

— Да, тцарица сильно смягчала нрав нашего светлого...

Кленок ощутил, как недобрый холод внезапно начал пробиратьдо костей. Губы задрожали, а голос сорвался:

— И что теперь? Неужели нрав Его Величества изменится?

— Узнаем, — ответил воевода несчастливо.

Дальше скакали в молчании, так же и пронеслись в раскрытыеворота. Не останавливались, пока не ворвались в Тцарский двор, привязали коней,и только на крыльце Рагнар остановил молодого воина:

— Дальше я один.

— Но он велел...

— Останься, — сказал Рагнар мягче. — Ктознает, что на уме этого...

Он не договорил, но Кленок понял, что герой просто хочетуберечь его от внезапного приступа гнева, что может случиться с тцаром отсильного горя. Сердце переполнилось горячей благодарностью, а в глазахзащипало. Он смотрел в удаляющуюся спину с пламенной любовью, молча давая себеклятву отдать жизнь за этого благороднейшего из людей, когда тому потребуется.

А Рагнар вошел в покои быстрым шагом воина, который умеетбыть быстрым, не выказывая суетливой торопливости. Тцар, уже одетый, возился сзамком одной из скрынь, что стояли у него в личных покоях. Обернулся, какужаленный:

— Ты?.. Что подкрадываешься?

— Торопился, — пробормотал Рагнар, на самом жеделе топал как конь, ещё и половицы визжали, будто с них сдирали шкуру. —Что изволишь, пресветлый тцар?

Тцар смотрел на него глазами, полными слез. Рагнар, чувствуянеладное, опустился на колени:

— Если в чём провинился, прости! Только боги не делаютошибок.

— Вставай, — бросил тцар измученным голосом.

Рагнар покачал головой:

— Я знаю, ты никого не зовёшь ночью просто так. Я вижу,какое у тебя лицо. Что случилось? Я догадываюсь, что у меня один выход — впыточный подвал... Тцар сказал раздражённо:

— Да встань же!

Рагнар сказал упрямо, чувствуя, как страх стиснул уже нетолько сердце, но и внутренности:

— Скажи хоть, в чём моя вина?

— Да не обвиняю тебя, дурак!

— Но тцар... Ты никого не вызывал так внезапно, срединочи...

Тцар гаркнул, выпучив глаза и раздувая ноздри:

— Тебя в самом деле туда сейчас поволокут, если невстанешь!

Рагнар поспешно поднялся, но голос держал униженным:

— Я не знаю причины твоего гнева. В чём я виноват,скажи...

Тцар заорал, вскинув кулаки:

— Что за дурак! Клянусь тебе всеми богами, что ни в чёмтебя не обвиняю. А если и виноват ты в чём, то клянусь опять же всем святым насвете, клятвой Кибелла клянусь, что волос с твоей головы не упадёт по моейволе, пальцем тебя не трону! И никогда ничем на тебя не посягну, вреда непричиню! Вот прямо перед алтарём Кибелла клянусь, что пусть меня он живогоутащит, и на том свете каждый день на кол сажает, если нарушу слово!.. А есливздумаю хоть слово тебе сказать худое, то пусть мой язык Кибелл тут же ивыдерет! Теперь доволен?

Рагнар перевёл дыхание, пусть лучше сочтут дураком, чемопасным для трона, голос его всё ещё подрагивал: