Минск 2200. Принцип подобия - Майя Треножникова Страница 22

«Сейчас начнется».

— Эк вас набежало, — одержимый оскалился нечищеными зубами. В его колени тыкалась слепым щенком девочка лет двух или трех, он подхватил ее. Девочка тихонько пискнула, когда одержимый вдавил мозолистые пальцы в глазницы, и заструилась бело-розовая, как яичный белок с кровью, жижа. Одержимый швырнул ее Рони, и ослепленная прижалась лицом к бедру, пачкая джинсы. Рони медленно отодвинулся. — Пшел отсюда, если не хочешь того же.

— Ты не настоящий одержимый, — баллон скользил, и Рони боялся его выпустить. «Не смотри на людей. Нельзя спасти всех». — Тем хуже. Ты убийца.

Белесые ресницы дрогнули — Рони сливался сознанием с одержимым, то была битва. Мистик справится с «психом», подобное исцеляется подобным. Одержимый — болезнь, а он — лекарство. Нейтрализуется. Потом — нейтрасеть. Нейтра. От слова «нейтральный». Вне войны. Вне боли. Это правильно. В отличие…

— Твою мать! — где-то в иной галактике заорал Це-лест. Рони мотнул головой, словно отгоняя навязчиво зудящего комара.

Нет, не прервется. Недо-призыв/контроль требует сил, размыкать нельзя. Введенное в кровь лекарство (яд?) не откачать, хоть вскрой бритвой вены.

— Твою мать, — повторил Целест негромко. «Паства» одержимого закопошилась, подгоняемая «пастухом», Целест сравнил их с сонными осенними пчелами. Рони потревожил матку — пчелы будут кусаться.

Предсказуемо. Обитатели улицы Новем поднимались на нетвердые ноги, шатаясь, побрели к Целесту. Тоже предсказуемо.

Среди незнакомых лиц Целест выхватил два.

— Невозможно — Он взмахнул обеими руками, горсть игл сорвалась и зацепила ближних «новемцев», те немедленно повалились на гальку и зычно захрапели, но задние ряды подпирали, и спящие очутились под ногами собратьев. Одному мужчине острым каблуком отсекло пол-уха.

— Невозможно. — Целест будто забыл тренировки, собственную силу, не говоря уж об Уставе.

Тиберий и Иллир. Воин и мистик — их с Рони учителя; смуглый невозмутимый атлет и его субтильный, хрупкий почти по-женски напарник; они вышагивали вместе с остальными зомбированными. Магниты — жертвы «психа»? Воинов порой «затягивало» — новичков-идиотов, позавчера овладевших даром и уверенных, будто сумеют одолеть одержимого-психа, но Тиберия… учителя? И мистика? Кукольно-красивый, слащавый какой-то, с плавными жестами и тянущим выговором, Иллир все-таки обучал молодых, и Рони отзывался о нем уважительно.

Так не бывает. Магниты — санитары, не слуги одержимых.

Целест попятился. В голове было пусто, словно ему тоже промыли мозги, только мигал почему-то веселеньким желтым вопросительный знак.

Тиберий прокладывал себе путь, сшибая собратьев по несчастью. Магниты всегда впереди, даже чокнутые, подумалось Целесту, и он хихикнул. Когда бывший учитель приблизился, Целест заодно узнал и причину омерзительного смрада-тумана: Тиберий разлагался.

Язвы вспухали и лопались, словно пузыри болотного газа. Язвы были белесые, как гнилостный налет на переспелых фруктах, кожа Тиберия почернела и надулась, разрываясь при каждом шаге. Он еще жри, однако немногим отличался от очень несвежего мертвеца.

«Его ресурс. — Целест задышал ртом: от вони слезились глаза. — Весь его ресурс… вот в этом… самоуничтожении…»

Рядом с Тиберием, как и полагалось, семенил Иллир. Золотистые волосы порозовели от крови — чужой или своей, проломлен череп или проломил другому, — Целест разобрать не мог. Иллир кокетливо улыбался, будто перед зеркалом, собственному отражению. Изящные ладони он сложил в молитвенном жесте.

«По крайней мере, он не слишком изменился». — Целест хихикнул и закашлялся. У них с Рони мало времени. И явно невыгодный расклад.

Тогда чего он ждет?

— Прости, учитель. — И Целест ударил.

Он предпочитал иглы, но выбрал огонь. Представляя в воображении Декстру с суровой складкой у рта и факелом вместо прически, он просил прощения и каялся. Огонь — это чистота, говорила Декстра. Целест очищал.

Гнилая плоть вспыхнула с податливостью свежей нефти, и Тиберий зашипел, а может быть, шипел кипящий гной. Огонь перекинулся на «новемцев», кто-то завизжал — от злости, не от боли; массу слепило в ком, и ком катился к Целесту.

«Я должен защитить Рони», — подумал тот спокойно. Только выкрикнул.

— Призывай на месте!

Как там? В особо экстремальной ситуации, оговоренной подпунктами (какими?), допускается… мать вашу, допускается. Когда тут из Магнитов трупные бомбы клепают!

«Лишь бы Рони услышал меня… лишь бы…»

«Ком» прижал Целеста к репейным зарослям. Колючки запутались в волосах и царапали через свитер и джинсы, словно разозленные коты, а впереди был яд и огонь. Чужой яд — его огонь.

«Я не неуязвим…»

Тиберий выступил вперед. Наверняка, «разумный одержимый» до сих пор управлял им, как и остальными — и надеялся выиграть битву на уровне физическом хотя бы; кожа на лице учителя сгорела полностью, оголив остов черепа. Когда он открыл рот и выдохнул ядовитый дым, напомнил дракона из легенд. Правда, драконы не горят…

«Нет уж… я буду драконом». — Целест ощутил боль кислотных и обычных ожогов, коротко взвыл, ответил новым залпом огня. Он попытался левитировать, на нем повисли сразу двое новемцев.

— Отцепитесь вы! — заорал Целест, пытаясь стряхнуть их; он сражался в первую очередь с Тиберием… и Илли-ром? Где мистик? Черт с ним, с мистиком. — Я ваши долбанные задницы спасаю!..

Свою, впрочем, тоже. Целест не отрицал. Не хотелось сдохнуть, вроде мыши под веником, и от руки собственного учителя.

Адреналин бился в горле, висках и мокрых от жара и пота ладонях. Целест понимал: сейчас «сонные иглы» не выйдут; «чары» воинов-Магнитов — от плоти и крови. Плоти… гниющей.

Рони знал о битве. О пожаре, что взметнулся над улицей Новем, о загнанном в угол Целесте и черной лавине. Знал… но не мог вмешаться.

Каждому свое, и от него, мистика, зависел исход. Он не двинулся, когда пламя лизнуло волосы и одежду, когда несколько капель яда прожгли дырки на любимом свитере.

Это — только тело. Тело не важно для мистика… и для «психа», если на то пошло.

Рони впитывал. Более всего это напоминало битву змеи с крысой; иронично — обычно с крысой сравнивали его, но теперь он был змеей. Он заглатывал одержимого («призывай на месте!»), мерно и спокойно. Крыса сопротивлялась, егозила и кусалась. Голый хвост разметывал пыль, кровавую пыль.

Еще можно сравнить с промокашкой… его разум — промокашка, что впитывает чернильное пятно.

Главное — успеть.

Прежде, чем убьют Целеста.

Язык Тиберия вывалился, похожий на бурый гриб, но на очередной плевок кислотой его хватило. Целест увернулся — опалило только голень, он покатился в репейник, стараясь не замечать пульсирующую боль и мелкие царапины.