Хрустальный грот - Мэри Стюарт Страница 22

— В монастырь Святого Петра?

Она наклонила голову.

— Я же сказала тебе, что меня здесь больше ничто не заботит. И меньше всего меня волнуют разговоры о вторжении, о войне, слухи о переворотах и смерти королей. Не смотри на меня так. Я не дура. Отец говорил со мной. Но тебе не надо меня бояться. То, что я знаю или могу совершить, никоим образом не отразится на твоих планах. Я ничего не жду от жизни, хочу только покоя, жить в покое вместе с сыном.

— Ты сказала «одну вещь», а выходит — две.

Впервые что-то мелькнуло в ее глазах. Может быть, даже страх.

— В отношении моего сына всегда имелся план, — быстро сказала она, — твой план. Даже прежде, чем он стал планом моего отца. В день, когда уехал Горлан, ты твердо знал, что если даже приедет отец Мерлина с мечом в руках и тремя тысячами воинов, то я не пойду с ними. Мерлин не причинит тебе вреда, Камлак. Он останется безымянным сыном. Ты же знаешь, он не воин. Видят боги, он не опасен для тебя.

— Тем более если станет священнослужителем, — голос Камлака прозвучал вкрадчиво.

— Тем более если станет священнослужителем. Камлак, ты разыгрываешь меня. Что ты задумал?

— Раб, проливший масло, — тихо произнес Камлак, — кто он?

Что-то снова мелькнуло в ее глазах. Веки Нинианы опустились.

— Сакс. Сердик.

Камлак не шевельнулся, но на черном фоне его груди неожиданно блеснул изумруд, будто о него ударилось сердце.

Она жестко продолжала:

— Не притворяйся, что ты об этом догадывался! Откуда ты мог знать?!

— Без догадок. Об этом шумел весь город!

С внезапным раздражением он добавил:

— Что ты стоишь тут как бесплотное привидение? Сложила руки на животе, будто защищаешь еще одного побочного ребенка.

К его удивлению, она улыбнулась.

— Да, защищаю. — Взглянув на блеснувший изумруд, Ниниана продолжала: — Не будь дураком. Откуда уж мне сейчас дети? Я имею в виду, что мне нельзя уходить, пока он не будет в безопасности. Пока мы оба не будем в безопасности, не будем зависеть от твоих предложений.

— Моих предложений? Клянусь, в них нет...

— Я говорю о королевстве отца. Ладно, не будем об этом. Сейчас моя единственная забота, чтобы монастырь Святого Петра был оставлен в покое... Правда, думаю, его и не тронут.

— Ты видела это в кристалле?

— Христианке не пристало заниматься прорицанием, — ее голос звучал несколько натянуто. Камлак внимательно поглядел на нее, и им овладела тревога. Он внезапно быстрыми шагами отошел в тень, но тут же вернулся на свет.

— Скажи мне, — резко спросил он, — что станет с Вортимером?

— Он умрет, — ответила она безразлично.

— Мы все умрем когда-то. Ты знаешь, я связан с ним сейчас. Не можешь ли ты сказать мне, что произойдет этой весной?

— Я не вижу ничего и не скажу тебе ничего. Но что бы ты ни задумал в отношении королевства, слухи об убийстве могут оказаться пагубными. Послушай меня, будет последней глупостью с твоей стороны считать смерть короля чем-то иным, кроме несчастного случая. Это произошло на глазах двух конюхов и девчонки.

— Сказал ли он что-нибудь, прежде чем они убили его?

— Сердик? Нет. Лишь то, что это было случайностью. Похоже, его больше волновала судьба моего сына, нежели его собственная.

— Про это я и слышал, — сказал Камлак.

Вновь установилась тишина. Они посмотрели друг на друга.

— Тебе не следовало бы...

Он промолчал. Брат и сестра стояли, глядя друг другу в глаза. По комнате потянуло сквозняком, пламя факелов заколебалось.

Камлак улыбнулся и вышел. Хлопнула дверь. До Нинианы донесся порыв воздуха. Огни заметались, отбрасывая тени. Свет задрожал, огонь угасал. Кристаллы потускнели. Выбираясь из пещеры, я зацепился накидкой и порвал ее. Тлеющие головешки под жаровней приобрели темно-красный цвет. Снаружи стемнело. Я слез с уступа и подбежал к выходу.

— Галапас! — закричал я. — Галапас!

Он стоял рядом. Его высокая, сутулая фигура вышла из темноты. Его полуголые ноги в истрепанных сандалиях посинели от холода.

Я остановился в ярде от него, но у меня было такое чувство, будто я влетел к нему в объятия и прижался к его руке.

— Галапас, они убили Сердика.

Он промолчал, но его молчание подействовало утешающе. Болело горло. Я откашлялся.

— Если бы я не пришел сегодня сюда... Он поскользнулся из-за меня. Ему можно было доверять и сказать даже о тебе. Галапас, если бы я остался, если бы был с ним... Я смог бы наверняка что-то сделать.

— Нет. Ты пустое место и прекрасно это знаешь.

— Теперь я меньше, чем пустое место. — Я приложил руку к голове. Голова раскалывалась, перед глазами плыли круги. Я с трудом различал предметы. Он нежно взял меня за руку и усадил у костра.

— К чему ты это говоришь? Подожди, Мерлин, расскажи мне, что случилось.

— Разве ты не знаешь? — спросил я удивленно. — Он наполнял маслом светильники у колонн и пролил немного масла на ступени. Король поскользнулся и сломал шею. Сердик не был виноват, Галапас. Он только пролил масло. Он как раз возвращался, чтобы вытереть, и тут случилось это. Они схватили его и убили.

— Камлак теперь стал королем.

Я уставился на него невидящими глазами. Мой мозг был неспособен целиком постигнуть происшедшее.

Он мягко продолжал:

— А твоя мать? Что с ней?

— Что, что ты сказал?

У меня в руках оказался теплый кубок. По запаху я определил напиток, отведанный в пещере после первого сна.

— Выпей. Тебе следовало поспать. Тогда было бы получше. Выпей до конца.

По мере того как я пил, острая боль в висках притупилась, слабо пульсируя. Расплывающиеся вокруг контуры приобрели четкие очертания. Одновременно прояснились мысли.

— Извини. Теперь все в порядке. Могу думать снова. Я вернулся. Она попыталась взять с Камлака обещание, что он оставит меня в покое, но он ушел от ответа. Я думаю...

— Да?

Я тщательно обдумывал слова.

— Не все мне до конца понятно. Я думал о Сердике. Кажется, Камлак собирается убить меня. И, по-моему, использует для этого смерть деда. Он скажет, что его убил мой раб. Никто не поверит, что я здесь ни при чем. Он заточит меня у церковников, а у них я умру тихой смертью. К этому времени слухи возымеют действие, и никто не пикнет. Став монахиней, мать уже не будет иметь при дворе права голоса. — Я взял кубок. — Как можно меня бояться, Галапас?

Он не ответил, лишь кивком указал на чашу.

— Заканчивай. А затем ты должен идти, дорогой мой.